Везде
Mughal commander Aghar-Khan Dida and his Turkic divan
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Mughal commander Aghar-Khan Dida and his Turkic divan
Annotation
PII
S086919080030587-2-1
DOI
10.31696/S086919080030587-2
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Iskander Saitbattalov 
Occupation: leading specialist
Affiliation: Ufa University of Science and Technology
Address: Russian Federation, 450076, Ufa city, 3/4 Karl Marx str.
Edition
Issue 4
Pages
278-288
Abstract

The article is devoted to a previously unexplored written monument from the Mughal Empire – the Turkic divan of the commander Muhammad Ali Aghar Khan Dida. Based on published historical sources in Persian, their translations into European languages and researchworks on the history of India of the late Mughal era, the main dates of the author's life and work are established, his place in Mughal society and his role in the military and political processes of that time are determined. Special attention is paid to the nature of his Turkic identity and its role in shaping the social status of Aghar Khan. Based on references in literary anthologies of the XVIII — early XX centuries, the range of literary interests and the place of Aghar Khan Dida in the Persian-language literature of India is determined. It is established that the commander wrote two poetry collections of different volumes – in Persian (over 300 folios of manuscript) and in Turkic (8 folios). The article contains a detailed archaeographic description of the Turki-151 manuscript from the collection of the Rampur Raza Library (India), containing the Turkic divan of Aghar Khan Dida. In the course of the literary research, the genre characteristics of Dida's work, the key features of his poetic technique were established, and their specificity was determined in comparison with the Ottoman and Chagatai literary samples. It is suggested that the works of ultra-small forms (single verses and ruba'i) are written fixations of the author's impromptu. Linguistic methods have established that the literary language used by the poet belongs to the Qarluq (Chagatai) type, and specific features have been identified that combine the language of the manuscript with the language of later Turkic-language written monuments from India.

Keywords
Aghar Khan Dida, archeography of India, literature of the Mughal Empire, Turkic literature of India, Turkic languages in the Mughal Empire, Chagatai language.
Acknowledgment
The research was carried out at the expense of a grant from the Russian Science Foundation No. 23-78-01061, https://rscf.ru/project/23-78-01061/
Received
05.08.2024
Date of publication
25.08.2024
Number of purchasers
4
Views
129
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf 200 RUB / 1.0 SU

To download PDF you should pay the subscribtion

Full text is available to subscribers only
Subscribe right now
Only article and additional services
Subscription benefits
200 RUB / 1.0 SU
Whole issue and additional services
Subscription benefits
1840 RUB / 0.0 SU
All issues and additional services for 2024
Subscription benefits
0 RUB /  SU
1 Изучение тюркоязычной литературы, создававшейся в Империи Великих Моголов в XVI–XIX вв., и публикация её памятников представляет собой перспективное исследовательское поле на стыке тюркологии, иранистики и индологии. Если творчество Бабура (1483–1530)1, его сына Камран-мирзы (1509–1557) и регента при малолетнем Акбаре I (1542–1605) Байрам-хана (1501–1561), создававших свои произведения в первые десятилетия могольской истории, подробно изучено и переводилось на разные языки [Alpaslan, Eraslan, 1979; Комрон Мирзо, 1993; Tekcan, 2007; Bayramxon, 2013; Рустамужаев, 2016], то литературная традиция на тюркском языке2 XVII–начала XIX вв. исследована лишь на уровне общей библиографии – выявлен ряд ключевых имён, перечислены некоторые сочинения, намечены направления дальнейших исследований [Péri, 2017]. В имеющихся публикациях, с одной стороны, больше внимания уделяется изучению грамматических и лексикографических сочинений [Karomat, 2005; Koçoğlu, 2021], а с другой – состоянию тюркского языка и литературы на рубеже XVIII–XIX вв. [Turan, 2019] У такой неравномерности есть объективные причины: филологические труды позволяют более полно реконструировать состояние тюркского языка в Индии, проследить его связь с разговорными и письменными идиомами других регионов, выявить основные этапы эволюции в иноязычном окружении, а сравнительно поздние тексты неоднократно издавались литографическим способом [Qatīl, 1845, p. 77–90; Inšāʼ, 1855, p. 79, 226, 255, 350, 415, 420–421] и более доступны современным исследователям.
1. В настоящей работе качестве хронологических границ Империи Великих Моголов рассматриваются 1526–1858 гг. Первая дата – год битвы при Панипате, в результате которой власть над северной Индией перешла к Бабуру, вторая – год ликвидации империи Великобританией [Schimmel, 2004, p. 22, 260].

2. Термины тюркский язык и тюрки (с ударением на последнем слоге) используются нами как эквивалент оригинального термина turkī.
2 Не прекращавшийся в течение всего XVII и XVIII вв. приток в Индию переселенцев из разных тюркоязычных регионов, наличие устойчивого интереса к тюркскому языку среди местной знати и интеллектуалов, проявившееся в создании многочисленных словарей и грамматик, сами по себе наталкивают на вопрос о том, сохранялась ли в регионе литературная традиция на тюрки и если да, то чьими усилиями – недавних переселенцев или местных жителей, для которых этот язык оставался средством коммуникации внутри семьи и социального слоя. К настоящему времени единственным опытом исследования и публикации тюркоязычного письменного памятника, созданного в Индии XVIII в. является, по-видимому, работа М. Ф. Йылмаза, посвящённая двум прозаическим произведениям из рукописи, хранящейся в Британской библиотеке [Yılmaz, 2014]. Предпринимаемые в последние десятилетия усилия по публикации каталогов тюркских рукописей из собраний Индии [Bilkan, 2006; Koçoğlu, 2013], содержащих описания стихотворных собраний и прозаических сочинений, созданных жителями Субконтинента, позволяют наметить пути ликвидации этой исследовательской лакуны.
3 Настоящая статья посвящена одному из таких сочинений – собранию тюркоязычных стихотворений (тюрк. dîvân-ı türkî)3 могольского полководца и государственного деятеля Мухаммад-Али Агар-хана (ум. 1747 или 1785/86), писавшего под псевдонимом (перс. taẖalluṣ) Дида ‘видевший’ (перс. Dīda; тюрк. Dîde). Рукопись этого собрания хранится в Библиотеке Раза в индийском г. Рампуре (англ. Rampur Raza Library) под шифром Turki-151 [RRL. Turki-151]. Её археографическое описание представлено в [Koçoğlu, 2013, s. 120], а справочные сведения об авторе – в [Péri, 2017, p. 240, 260]. Личность Агар-хана Дина ранее не подвергалась биографическому изучению, а его труд не исследовался как литературный памятник. В рамках настоящей статьи систематизируются содержащиеся в могольских историографических сочинениях, современных работах по истории Индии и биобиблиографических сводах разного времени сведения о происхождении, военной и политической деятельности Агар-хана и его литературном творчестве, а также осуществляется краткий литературоведческий и лингвистический анализ тюркоязычных текстов, включённых в его диван.
3. Здесь и далее термины и примеры на языке тюрки приводятся в соответствии с правилами транскрипции, принятыми «Энциклопедией ислама», издаваемой Турецким религиозным фондом [Durmuş, 2012]. Слова и выражения на персидском языке транслитерируются по системе Encyclopaedia Iranica для согласных и [Transliteration] и Библиотеки Конгресса для гласных [Romanization]. Имена, географические названия и освоенные русским языком термины приводятся в кириллическом написании без диакритики.
4 Единственным биографическим текстом, посвящённым непосредственно Агар-хану, является краткий (10 строк печатного текста) очерк в биографическом своде «Жало любви» (перс. Taḏkira-yi ništar-i ‘išq) Хусайн-Кули-хана Азимабади (1780 – после 1818), основное внимание которого сосредоточено не на личности Агар-хана, а на атрибуции его произведений [‘Aẓīmābādī, 2020, ṣ. 1985]. Очерк Азимабади основан на сведениях ряда других биографических сводов, которые содержат ещё некоторые подробности его жизни. В их числе «Антология поэтов Кашмира» (перс. Taḏkira-yi šu‘arā-yi Kašmīr) Аслаха Кашмири, писавшего под псевдонимом Мирза, (соч. XVIII в.) [Mirzā, 1967, ṣ. 353–359], «Итоги размышлений» (перс. Taḏkira-yi natāyij al-afkār) Мухаммада Кудраталлаха Гопамави (соч. 1842) [Gōpāmavī, 1957, p. 250–251], «Свитки Ибрахима» (перс. Taḏkira-yi ṣuḥuf-i Ibrāhīm) ‌Али-Ибрахим-хана Халила (соч. 1790) [KBOPL. HL-228A. F. 316]4, «Несравненная антология» (перс. Тaḏkira-yi bī-naẓīr) Абд ал-Ваххаба Ифтихара (соч. 1768) [Iftiẖār, 1940, ṣ. 113–115]. Наиболее информативным и, очевидно, ранним из них является антология Ифтихара. К этим источникам примыкают позднейшие «Антология поэтов Пенджаба» (перс. Taḏkira-yi šu‘arā-yi Panjāb) Абд ар-Рашида (соч. 1940) [‘Abd al-Rašīd, 1967, ṣ. 150–151] и справка об Агар-хане, сопровождающая описание его дивана в каталоге персидских рукописей Библиотеки Раза [Fihrist-i nusẖahā, 1997, ṣ. 343]. Сведения о военной и административной карьере самого Агар-хана и его предков содержатся в летописях, освещающих время правления Аурангзеба (1618–1707), междуцарствие после его смерти и правление его правнука Мухаммад-Шаха (1702–1748) [Ṭabāṭabāʼī, 1902; Sāqi Must‘ad Khan, 1947; Jahan, 1952], а также в научных трудах по истории Индии этого периода [Irvine, 1903, p. 184].
4. Это сочинение опубликовано [H̱alīl, 2006], однако автору статьи не удалось получить доступа к этому изданию.
5 Согласно сведениям летописца Садик-хана5, Агар (перс. мн. ч. āġariya) – наименование могольского клана, возводившего через своё происхождение двадцать поколений к Чингиз-хану6. Представители этого клана, находившиеся во вражде с кочевыми узбеками со времён Мухаммада Шайбани хана (1451–1510), присоединились к войску Аурангзеба во время его похода 1646–1647 гг. в Балх, за что были пожалованы высокими титулами, деньгами и ценными подарками. Один из лидеров клана Имам-Кули бек (перс. Imām Qulī big) впоследствии прославился воинскими подвигами в сражениях с афганцами, был наместником (перс. ṣubadār) Кабула и погиб в 1691 г. в бою с джатами [H̱āfī H̱ān, 1874, ṣ. 129]. Именно он фигурирует в источниках времён Аурангзеба как Агар-хан [Jahan, 1952, ṣ. 49]. Составители антологий единодушно указывают на происхождение Агар-хана из «народа туркмен» (перс. az qavm-i turkmān) [Iftiẖār 1940, ṣ. 113; Mirzā 1967, ṣ. 354]. Эти указания представляются не лишёнными основания: род Агар (туркм. Agar)7 представлен в клановой структуре туркменского народа и исторических источниках по ней: поэт XIX в. Молланепес считал Агар ответвлением огузского племени Кайи, родовое подразделение с таким наименованием присутствует в составе туркмен-йомудов [Ataniyazov, 1999, s. 6, 25].
5. По данным Анис Джахан, переводчицы летописи «Избранное из избранных» (перс. Muntaẖab al-Lubāb) Хафи Хана, тот опирался на работы Садик-хана и Абд ал-Фадла Ма‘мури. Исследовательница характеризует Агар хана как «любимого героя» последнего [Jahan, 1952, p. 239].

6. Пересказываемый Анис Джахан пассаж Садик-хана может указывать не на чингизидское происхождение клана Агар, а на то, что его предок в двадцатом поколении был современником великого завоевателя.

7. Туркменский этнографический материал наряду с топонимами Агарабад (англ. Agharabad) в Пакистане и Афганистане, непосредственно связанными с деятельностью Агар-ханов, даёт основание считать, что второй слог слова آغر [āg*r] содержал широкую гласную. В переводе работы Табатабаи и исследовании Кочоглу используются написания Aghyr и Ağır соответственно.
6 Младшим сыном и «истинным наследником» [Jahan, 1952, p. 419–420] Имам-кули-бека был Мухаммад-Али, унаследовавший титул Агар-хан и для отличия от отца именуемый в антологиях Агар-ханом-младшим (перс. Āġar-ẖān-i kūčak), а в научной литературе – Агар-ханом II [Jahan, 1952, p. 419]. Дата его рождения неизвестна даже приблизительно, но, учитывая изложенную далее хронологию его деятельности, это произошло не позднее середины 80-х гг. XVII в. Агар-хан-младший участвовал в битве при Джаджау на стороне Бахадур Шаха в 1707 г., обороне Лахора от сикхов в 1710 г., в битве при Джамму против сикхов в 1712 г., боевых действиях 1714 г., защите императора Фаррух-Сийара в день его свержения в 1719 г., боевых действиях против афганцев в Пенджабе в начале 1720-х гг., защите предместий Дели от маратхского правителя Баджи Рао в 1739 г., командовал войсками в Декане [H̱āfī H̱ān, 1874, ṣ. 587, 761–762, 864–865; Ṭabāṭabāʼī, 1902, p. 154–155; Irvine, 1922 , р. 103, 291, 385;]. В 1727–1729 гг. Агар-хан был наместником Кашмира, причём его правление характеризуется как «тираническое» [Mir, 2011, p. 35]. Полководец участвовал в возведении на трон Мухаммад-Шаха (правил в 1720–1748 гг.) и занимал высокое положение при его дворе [Ṭabāṭabāʼī, 1902, p. 203].
7 Исследователи отмечают, что Агар-хан на протяжении долгих лет сохранял тюркское самосознание и язык. Известен случай, когда император взял его с собой на охоту, во время которой разговаривал с ним только по-тюркски [Péri, 2017, p. 244]. При обороне столицы от Баджи Рао войско Агар-хана состояло из его соплеменников и «внушительного числа вооруженных турецких, калмыцких и киргизских рабов» [Irvine, 1922, p. 291]. В 1739 г. он беседовал по-тюркски с персидским правителем Надир-Шахом, тюрком-афшаром по происхождению [Irvine, 1903, p. 184]. По-видимому, после разорения Дели Надир-шахом Агар-хан перешёл в свиту Сафдар Джанга (перс. Ṣafdаr Jang), второго наваба княжества Авадх (правил в 1739–1754 гг.) и одного из ключевых деятелей второй половины правления Мухаммад-Шаха [Iftiẖār, 1940, ṣ. 113]. Полный титул Агар-хана, приводимый в антологиях, отражает как его боевые заслуги, так и сложную идентичность: конструкцию Мухаммад-Али Агар-хан Бахадур-и Турк Джанг Дида (перс. Muḥammad-‘Alī Āġar ẖān Bahādur-i Turk Jang Dīda) можно перевести как «Мухаммад-Али Агар-хан, тюркский богатырь, видевший войны». Последний компонент, причастие Дида, стал его поэтическим псевдонимом.
8 Антологии, в которых приводятся сведения о творчестве Агар-хана, включают от одного («Свитки Ибрахима») до нескольких десятков («Антология поэтов Кашмира») его бейтов на персидском языке и содержат достаточно высокие оценки его творчества. Мирза отмечает, что стихотворения Дида были собраны в диван и характеризует его следующими словами: «На лугах его страниц разноцветные тюльпаны и розы стихов» [Mirzā, 1967, ṣ. 353]. Персидский диван Дида объёмом 345 листов, переписанный в 1745/46 г., хранится в Библиотеке Раза [Fihrist-i nusẖahā, 1997, ṣ. 343]. О способности поэта сочинять стихи на тюркском языке упоминается лишь в контексте его встречи с Надир-Шахом [Irvine, 1903, p. 184].
9 Как уже отмечалось выше, основное внимание составителей таз̯кира привлекала не поэзия Дида сама по себе, а вопрос, является ли он автором сочинения, называемого то «Антологией поименованных поэтов» (перс. Taḏkira-yi šu‘arā-yi musammā), то «Жизнью поэтов» (перс. Ḥayāt al-šu‘arā) и составленного неким Мухаммад-Али Матином (перс. Matīn ‘прочный’) Кашмири. Сторонниками отождествления Дида и Матина были Ифтихар и Мирза. Наиболее обстоятельно вопрос был разобран Гопамави, который считал, что автором антологии является другой человек, а путаница вызвана сходством личных имён и фактом проживания Дида в Кашмире [Gōpāmavī, 1957, p. 251]. Сочинение Матина, судя по цитатам и полемике вокруг упоминаемых там лиц и фактов, было известно современникам и потомкам, однако в каталогах рукописей Библиотеки Раза и Восточной публичной библиотеки Худа-Бахш (г. Патна, Индия) оно отсутствует.
10 В работе Гопамави в качестве года смерти Агар-хана Дида указан 1200 г.х. (1785/86 г.), причём согласно ей, поэту тогда было 112 лет. В каталоге персидских рукописей Библиотеки Раза без ссылки на источник представлена иная дата – 1160 г.х. (1747 г.).
11 Краткие описания рукописи Turki-151 из собрания библиотеки Раза публиковались в 2013 г. турецкими исследователями в составе обзорных работ по её тюркской коллекции [Kardaş, 2013, s. 204, 209; Koçoğlu, 2013, s. 120]. В арабографичном каталоге тюркских рукописей библиотеки Раза применяется тройная нумерация: номер в каталоге, шифр, номер в общей коллекции. В соответствии с ними рукопись Дида имеет номера 42, 155 и 6645.
12 Объём рукописи – 8 листов, формат после реставрации (из оригинала вырезаны середины листов с текстом и вклеены в более новую бумагу) – 29×17 см, формат листов с текстом 25×15 см. Бумага восточная (индийская), желтоватая, на листах 2 и 7 розовая. Текст занимает лл. 1об – 8. Количество строк колеблется от 3 (л. 8) до 12 (лл. 2об, 4, 7об.). На последнем листе видны оттиски двух круглых печатей с нечитаемой легендой. Чернила чёрные, есть пометки красными. Некоторые участки текста пострадали от насекомых. На лл. 1, 3, 5, 6 пострадавшие участки заклеены бумажными заплатками. Переплёт новый, картонный с винилом. На корешке старая наклейка из белой бумаги с номером и шифром, поверх неё две наклейки белого цвета в красной рамке с шифром (верхняя) и номером (нижняя).
13 Верхняя часть л. 1об занята живописной заставкой (перс. sarlavḥ) с растительным узором зелёного, синего, белого и розового цветов на синем и золотом фоне, внешние рамки красные с синим узором внутри. В нижней части заставки видны следы реставрации: переклеены рамки, вклеен картуш с формулой басмала.
14 В верхней части переднего форзаца наклеен розовый листочек бумаги с надписями «Тюркский диван Дида (рукописный). Разная тюркская старина. Номер 151» (перс. Divān-i Dida-yi turkī (qalamī). Musanna-yi muẖtalif-i turkī. Nambir 151). На л. 1 находится ряд поздних надписей служебного характера: «Тюркская литература. Номер 151. Разная тюркская старина. S.T. 2820. 20.12.95. Диван Дида (наваб Агар-хан), Дели, одного из предводителей во времена Мухаммад-Шаха. 1136 год . Номер 2245. Поступление в правительственную библиотеку Рампура 24 июня 1933» (перс. Adab-i turkī. Nambir 151. Al-musanna muẖtalifa turkī. S.T. 2820. 20.12.95. Divān-i Dida (navāb Āġar ẖān), Dihlī yakī az amirān dar sāb‘a Muḥammad Šāh. Sana 1136. Nambir 2245 ḥisaba-yi darāmad-i kutubẖāna-yi riyāsat-i Rāmpūr. 26 jūn 1933). Хотя в самом памятнике нет указаний на дату его сочинения и переписки, 1136 г.х. (1723/24 г.) укладывается в хронологию жизни Агар-хана, однако в свете содержания самой рукописи выглядит анахронистической. По-видимому, процесс переписки и декорирования рукописи не был завершён. На всех листах, включая начальный, оставлено свободное пространство между стихами, не заполненное ни текстом, ни орнаментом.
15 Вопреки названию, рукопись представляет собой не собрание стихотворений, расставленных в алфавитном порядке их рифм (перс. dīvān), а компиляцию разножанровых произведений, расположенных без какого-либо объяснимого формальными соображениями порядка. Такие собрания, отражавшие индивидуальный вкус и предпочтения составителя или заказчика, называли джунгами (перс. jung, букв. ‘большое судно’), байазами (перс. bayāḍ, букв. ‘тетрадь, блокнот’) или маджму‘а (перс. majmū‘a, ‘сборник’). В собрание Дида включены 8 газелей (моноримов с парной рифмовкой в первом бейте и упоминанием псевдонима автора в последнем; лл. 1об – 4об), 10 руба‘и (четверостиший с рифмовкой по схеме aaba; лл. 2, 4об–5об, 7), 7 отдельных бейтов, выражающих законченную мысль, (перс. fard; лл. 5об – 7), 2 кит‘а с попарной рифмовкой (лл. 6 – 6об). На лл. 6об и 7 стихи перемежаются короткими прозаическими фрагментами.
16 На лл. 7об и 8 содержатся три прозаических фрагмента на персидском языке: 1) филологическое рассуждение о четырёх значениях слова sudaġı ‘находящийся в воде; гора в воде; водяная гора; ещё и гора’; 2) сообщение о повелении заказчика внести в список фразу на тюркском языке; 3) сообщение о словах Сафдар Джанга, сказанных, когда он был назначен даругой. Этот фрагмент позволяет усомниться в датировке рукописи 20-ми гг. XVIII в., так как Сафдар Джанг родился в 1708 г., а прибыл в Индию в 1723 г.
17 Представленные в собрании газели написаны на любовные сюжеты и содержат мотивы встречи с возлюбленным, мучительной разлуки, невыносимого состояния влюблённого, который не может достичь единения с объектом любви. Эти сюжеты могут быть трактованы как буквально, так и в религиозном ключе – как лирическое выражение поиска Бога и Его довольства. По-видимому, оба варианта понимания были заложены в текст непосредственно автором. Единственной биографической подробностью, содержащейся в газелях, является упоминание Индии в финале газели № 4 (л. 3): Dîde ol bir lâle yüzliġ mâh peker fürḳatı // Ânça küydürdi sėni Hindûstânġa tüşti ot ‘Дида, это огорчение от разлуки с луной, обладающей лицом, подобным тюльпану, // Так опалило тебя, что огонь перекинулся на Хиндустан’.
18 Стихотворения малого объёма содержат сжатые констатации лирических состояний и религиозных истин, а также описания человеческой внешности и добрые пожелания. Достаточно типичный пример такой поэзии Дида представляет собой первый руба‘и в собрании (л. 2): Tâ Züheldür ḳaşıñda ḳul bolsun // Tâ ḳuyaşdur başıñdin üyrülsün // Teñriniñ faḍl-u ḳüdreti birlen // Her ne köñlüñde kėçsün Ol bolsun ‘Пока Сатурн будет при тебе рабом // Пока Солнце вращается над твоей головой // Божьей милостью и мощью // Всё, что в твоём сердце, да пройдёт, а Он пусть будет’. Возможно, такие руба‘и и одностишия были записанными экспромтами, о способности Агар-хана к которым сообщается в рассказе о его встрече с Надир-шахом.
19 Бейты в большинстве газелей включают 22–23 слога, в руба‘и – 20 слогов. Размеры аруза – рамал и хазадж c вариантами, мутакариб. В метрической организации стиха учитываются как долготы арабских и персидских слогов (такие слоги выступают как долгие), так и открытость или закрытость тюркских (закрытые принимаются за долгие).
20 Рифмы и рефрены имеют грамматический характер и построены на повторении падежных форм (ayaġnı – daġnı ‘кубок – гору’, ḳayġudın – sudın ‘от горя – из воды’), послеложных сочетаний (çubaġım bilen – ayaġım bilen ‘с моим посохом – моей ногой’), местоименных сочетаний (ẖaḳanım ḳani – nüccâmım ḳani ‘где мой каган – где мои звёзды’), глагольно-именных сочетаний (tüşti ot ‘огонь упал’). Случаи рифмовки существительных в именительном падеже и слов разного происхождения единичны: çaḳmaḳ – firâḳ ‘огниво – разлука’, taş – âtaş ‘камень – огонь’. Стремление к построению рифм на основе исконной лексики зримо отличает поэзию Дида от современной ему чагатайской и османской, в которых в конец строки обычно выносились заимствованные слова и словосочетания, а грамматические рифмы считались безыскусными [XVIII. yüzyıl Türk edebiyatı, 2018, s. 20].
21 Исчерпывающая характеристика языка Дида – задача отдельного исследования, поэтому здесь ограничимся лишь рядом замечаний о наиболее ярких лингвистических чертах памятника. Графика рукописи типична для тюркоязычных текстов из Индии XVIII в.8: в памятнике регулярно наблюдается написание слов с начальным широким [а] через алиф без мадды, под конечной и изолированной формами знака йа’ строго прописываются точки, расстановка точек в некоторых тюркских словах хаотична: kirik вместо kirpik ‘ресница’, yoftur вместо yoḳtur ‘нет’, üḥün вместо üçün ‘для’.
8. Материал для обобщения, впрочем, невелик: это уже упоминавшиеся работы Инша, Катила, а также словарь Фадл Аллаха, составленный в XIX в. [KBOPL. HL-793].
22 Орфография памятника тяготеет к среднеазиатской [Schluessel 2018, p. 27–42]: налицо стремление к отражению на письме всех гласных в слове (пропуски могут объясняться стремлением к соблюдению норм аруза графическими средствами), знаки для эмфатических согласных не используются в тюркских словах, винительный падеж всегда оформляется аффиксом -nı/-ni, а исходный -dın/-din: ḳuluñnı ‘твоего раба’, derdimni ‘моё страдание’, ḳayġudın ‘от горя’, küneşdin ‘от солнца’. От среднеазиатских образцов памятник отличается написанием аффиксов местно-временного падежа всегда через алиф (دا вместо ожидаемого ده), написанием аффикса простого прошедшего времени через та’ после глухих основ: kėtti вместо ожидаемого kėtdi ‘ушёл’, tüşti вместо ожидаемого tüşdi ‘упал’.
23 Фонетика, насколько можно судить по графическому облику слов, и морфология дивана Дида преимущественно карлукские [Сравнительно-историческая грамматика, 2002, c. 428–429]: глаголы быть, направляться, дать, модальное слово с семантикой существования выступают с начальной [b]: mübârek bolsun ‘да будет благословен’, ḳayda baray ‘куда пойти’, nî ġamım bar ‘какое у меня горе есть’, падежные аффиксы после показателя посессива присоединяются без протетической согласной и преобразований в самом аффиксе: küzümge ‘моему глазу’ (ср. осм. gözüme), yurtıġa ‘в его дом’, özidin ‘от самого’, прилагательные с узкими гласными в финале выступают с закрытыми слогами: yüzliġ ‘с лицом’, ulıġ ‘великий’. Переход начального [y] в гласную [i] также укладывается в рамки карлукских диалектных соответствий: itiştim ‘я добрался’, ireg ‘сердце’, iraḳ ‘далеко’. Языковые черты, ассоциирующиеся с огузским ареалом, представлены ограниченно: это желательное наклонение на ay/-ey/-ġay/-key: ḳoyay ‘положить бы’, kėley ‘прийти бы’, kėtkey ‘уйти бы’, ḳılġay ‘сделал бы’, причастия настоящего времени на -an/-en: bilen ‘знающий’, kėlen ‘приходящий’, начальная звонкая в ряде слов: daġ ‘гора’, diler ‘желает’.
24 Единственной языковой чертой, которая может быть охарактеризована как индивидуальная, является использование внутри слов хамзы на месте ожидаемой согласной [у], указывающее на переход йотированных слогов [yı]/[yi] в гласную [i], имеющий общую природу со схожим процессом в начале слов: ẖüdâ’im ‘мой Бог’, pervâ’im ‘мой отважный’. Объём памятника не позволяет однозначно установить, был ли язык Дида сингармоническим. С одной стороны, формы типа barlıḳ ‘все’ и özge ‘другой’, в которых графически различаются заднеязычные и переднеязычные согласные, а также заднерядные и переднерядные гласные, свидетельствуют о сохранении сингармонизма. С другой – единичные формы bėrġıl ‘дай’ и bilmaḳ ‘знать’ могут указывать на его разрушение. Написание ряда аффиксов с твёрдыми согласными могло восприниматься в Индии как орфографическое явление: так в словаре Фадл Аллаха все инфинитивы все зависимости от мягкости или твёрдости основы представлены с аффиксом maḳ [KBOPL. HL-793. F. 3–15r].
25 Агар-хан Дида пользовался преимущественно тюркской лексикой. Арабские и персидские заимствования составляют менее половины словарного запаса дивана в целом и отдельных стихотворений в его составе, причём представлены общеупотребительными словами. Эта черта существенно отличает диван Дида от синхронных османских и чагатайских текстов и отражает пуристический взгляд на языки, свойственный мусульманской Индии XVIII в. [Pellò, 2016, p. 222] и делает произведения поэта понятными современному читателю без специальной подготовки. Характерным примером является руба‘и, завершающий тюркоязычную часть памятника: Seniñ ‘işḳıñda yıġlab közlerim boldı sudaġı dik // Yüziñ gülzârıdur ‘âlemġe çün novrûz baġı dik ‘Плача слезами твоей любви, мои глаза стали как в воде, // Твоё лицо – розовый сад для мира, словно сад в Навруз’.
26 Биография и творчество могольского полководца Мухаммад-Али Бахадур Турк Джанг Дида, жившего на рубеже XVII–XVIII вв., демонстрируют, что выходцы из разных регионов Центральной Азии, Ближнего и Среднего Востока с тюркоязычным населением, успешно адаптируясь к административным, военным и культурным реалиям Империи Великих Моголов, не только сохраняли тюркскую этническую и языковую идентичность, но и транслировали её своим потомкам, родившимся на Субконтиненте. Владение разговорными тюркскими идиомами и литературным тюрки позволяло им не только подчёркивать свой элитарный статус в могольском обществе, но и решать военные и дипломатические задачи, а также быстро продвигаться по службе под покровительством правителей и царедворцев, неравнодушных к тюркской культуре.
27 Составленное Агар-ханом Дида поэтическое собрание на тюркском языке включает 27 стихотворных и два прозаических произведения небольшого объёма, а также три прозаических дополнения на персидском. Эти произведения свидетельствуют, что военачальник уверенно владел малыми жанрами лирической поэзии на тюрки, системой квантитативного стихосложения аруд в её тюркском варианте, построенном на чередовании открытых и закрытых слогов, метафорическим языком поэзии, позволявшим выражать в рамках любовных сюжетов сложные религиозные и философские идеи. Язык Дида, укладываясь в целом в стандарт среднеазиатского тюрки, обладает рядом черт, роднящих его с языком более поздних литературных произведений, созданных в Индии. Сам подход автора к языку, ориентированный на использование его исконных ресурсов, также находится в рамках представлений, сформированных к тому времени на Субконтиненте. Всё это позволяет утверждать, что на поздних этапах развития Империи Великих Моголов в ней продолжала развиваться тюркоязычная культура, прочно укоренённая в культуре Индии и обладающая заметной спецификой в сравнении с османской и среднеазиатской. Реконструкция пути её развития и наиболее важных черт – задача дальнейших исследований.
28 СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ / ABBREVIATIONS
29 KBOPL – Khuda Bakhsh Oriental Public Library, Patna, India
30 RRL – Rampur Raza Library, Rampur, India

References

1. Kamran Mirza. Diwan. Khasanov S., Rustamov A. (ed.) Tashkent: Yozuvchi, 1993 (in Uzbek).

2. Rustamkhuzhaev Sh.Sh. Zahir-ud-din Muhammad Babur. Baburids: A Bibliography. Moscow: Vostochnaya Literatura, 2016 (in Russian).

3. Comparative Historical Grammar of Turkic Languages. Regional Reconstructions. E.R. Tenishev (ed.) Moscow: Nauka, 2002 (in Russian).

4. ‘Abd al-Rašīd H̱vāja. The Anthology of the Poets of Punjab. Karachi: Iqbal Academy, 1967 (in Persian).

5. ‘Aẓīmābādī Ḥusayn Quli H̱ān. Sting of Love: anthology. Vol. 2. Leiden: Brill, 2020 (in Persian).

6. Alparslan A., Eraslan K. The divan of Kamran Mirza I. The Journal of Turkish Language and Literature. 1979. Vol. 23. Pp. 37–163 (in Turkish).

7. Ataniyazov S. History, Distribution, Present Situation and Traditions of Turkmen Tribes. Bilig. 1999. No. 10. Pp. 1–30 (in Turkish).

8. Bayram Khan. Divan. S. G’anieva (comp.) Tashkent: Tamaddun, 2013 (in Uzbek).

9. Bilkan A.F. Turkish Manuscripts at Indian Libraries and Turkish in India. Proceedings of the Symposium on the Turkish-Indian Relations in History. Ankara: Turkish Historical Society publishing, 2006. Pp. 351–369 (in Turkish).

10. Durmuş I. Transcription. TDV Islamic Encyclopedia (in Turkish) https://islamansiklopedisi.org.tr/transkripsiyon (accessed: 10.03.2024).

11. Catalogue of Persian manuscripts of Rampur Raza Library. Vol. 2. Rampur: Rampur Raza Library, 1997 (in Persian).

12. Gōpāmavī Muḥammad Qudratallāh. The Book of Anthology of the Results of Reflections. Bombay: Khaze Book-Seller, 1957 (in Persian).

13. H̱āfī H̱ān. The Selection of Favourites. Vol. 2. Calcutta: Urdoo Guide Press, 1874 (in Persian).

14. H̱alīl Ibrāhīm ‘Alī H̱ān. The Scrolls of Ibrāhīm: anthology (part of contemporaries). Hāšim Muḥaddiṯ (ed.) Tehran: Anjuman-i Āṯār va Mafāẖir-i Farhangī, 2006 (in Persian).

15. Iftiẖār Sayyid ‘Abd al-Vahhāb. An Incomparable Anthology. Allahabad: Allahabad University Press, 1940 (in Persian).

16. Inšāʼ Inšāʼallāh H̱ān. The Kulliyāt of Inšāʼ. Delhi: Maṭbaʻ-i Urdū Aẖbār, 1855 (in multiple languages.

17. Irvine W. The Army of the Indian Moghuls, its Organization and Administration. London: Luzac, 1903.

18. Irvine W. The Later Mughals. Jadunath Sarkar (ed.) London: Luzac, 1922.

19. Jahan A. Khafi Khan’s History of Aurangzeb. Vol. 2. Translation. Aligarh: Aligarh Muslim University, 1952.

20. Kardaş S. Raza Library Catalogue of Turkish Manuscripts. The Journal of International Social Research. Vol. 6. Issue 28. Pp. 200–209 (in Turkish).

21. Karomat D. The Turkic Lexicography in India. Trans. Ali Çavuşoğlu. Bilimname: Intellectual Platform. 2005. Vol. III. No. 7. Pp. 137–142 (in Turkish).

22. Koçoğlu T. Notes on literature-related Turkish manuscripts in Rampur Raza Library, India. Dede Korkut Journal of Turkish Language and Literature Research. 2013. No. 3(5). Pp. 109–121 (in Turkish).

23. Koçoğlu T. Teaching Turkish in India. Teaching Turkish in the World (theory, situation, practice, problems, and solutions). E. Aktaş, V. Halitoğlu (eds.) Ankara: Nobel publishing, 2021. Pp. 165–182 (in Turkish).

24. Mir R.A. Afghan Rule in Kashmir (a Critical Review of Source Material). Srinagar: University of Kashmir, 2011.

25. Mirzā Aṣlaḥ Kašmīrī. The anthology of the Poets of Kashmir. Ḥusām al-Dīn Rāšidī (ed.) Karachi: Iqbal Academy, 1967 (in Persian).

26. Pellò S. A Linguistic Conversion: Mirza Muhammad Hasan Qatil and the Varieties of Persian (ca. 1790). Eurasiatica. 2016. No. 5. Pp. 203–240.

27. Péri B. Turkish Language and Literature in Medieval and Early Modern India. Turks in the Indian Subcontinent, Central and West Asia. I.K. Poonawala (ed.) Oxford University Press. 2017. Pp. 227–262.

28. Qatīl M.Ḥ. Four Sharbats. Lucknow: Muḥammadī, 1845 (in Persian and Turkic).

29. Romanization tables. https://www.loc.gov/catdir/cpso/romanization/persian.pdf (accessed: 10.03.2024).

30. Sāqi Must ‘ad Khan. Ma‘āsir-i ʻĀlamgiri: a History of the Emperor Aurangzib-ʻĀlamgir (Reign 1658–1707 A.D.). Jadu-Nath Sarkar (tr.) Calcutta: Royal Asiatic Society of Bengal, 1947.

31. Schimmel A. The Empire of the Great Mughals: History, Art and Culture. London: Reaktion Books, 2004.

32. Schluessel E. An Introduction to Chaghatay: a Graded Textbook for Reading Central Asian Sources. Ann Arbor: Maize Books, Michigan Publishing, 2018

33. Ṭabāṭabāʼī Ġulām Ḥusayn. A Translation of Seir Mutaqherin or Views of Modern Times: Being an History of India from the Year 1118 to the Year 1194 of the Hedjrah. Mustafa Haji (tr.) Calcutta: R. Cambray. 1902.

34. Tekcan M. The Turkish Divan of Bayram Khan. Istanbul: Beşir Kitabevi, 2007 (in Turkish).

35. Transliteration. Encyclopaedia Iranica. https://www.iranicaonline.org/pages/guidelines (accessed: 10.03.2024).

36. Turan F. On the Lexical Materials Concerning the State Administration and Military Organisation Included in the Chagatay Dictionaries Written in Mughal India. Istanbul University Faculty of Letters Journal of Turkish Language and Literature. 2019. No. 59. Pp. 203–220 (in Turkish).

37. The Turkish Literature of 18th Century. M. Macit, O. Horata (eds.) Eskişehir: Anadolu Univercity, 2018 (in Turkish).

38. Yılmaz M.F. Two Stories Written in Eastern Turkish in Te'lifü'l-Emir (Review-Text-Index). Unpublished Doctoral Thesis. Samsun: Ondokuz Mayıs University, Institute of Social Sciences, 2014 (in Turkish).

Comments

No posts found

Write a review
Translate