Везде
Socio-economic Origins of the Apartheid Regime in South Africa
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Socio-economic Origins of the Apartheid Regime in South Africa
Annotation
PII
S086919080023329-8-1
DOI
10.31857/S086919080023329-8
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Sidorenko Leonid 
ORCID: 0000-0001-8199-4219
Occupation: Docent
Affiliation: Saint Petersburg State University
Address: 7/9 Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034 Russia
Edition
Issue 2
Pages
93-103
Abstract

The aim of this article is to analyze the economic dimension of the apartheid regime in South Africa by studying the role of socio-economic processes in its formation and development. The author describes the situation on the labor market and in the economy of the country at the beginning of the XX century and covers the first steps of the white government to establish segregation of Africans in the economy before the official establishment of apartheid. Particular attention is paid to the problem of deep socio-economic contradictions within the white community (between Afrikaners and descendants of English colonists), which seriously motivated Boers with low education and qualifications to fight for political domination in the state to comply with their own economic interests. The author also highlights the role of the local population in the economic development of the country and labor migration processes in the context of the ongoing industrial transformation of the South African economy. On the example of the situation in education the beginning of the processes of forced emancipation of Africans is demonstrated, which, however, was a limited one. In conclusion, it was the economic (and not ideological or political) dimension of apartheid that was key in its development and largely determined the essence of the regime, designed to preserve the existing system of maintaining the economic potential of Afrikaners in confrontation with the non-white population (by restricting their rights and using them as cheap labor) and competing English-speaking residents of the country (by creating conditions for the redistribution of capital in favor of Afrikaners). At the same time, the priority of the economic motives of apartheid predetermined its well-known flexibility, manifested in the permissibility of moving away from following strict ideological constructs for the sake of economic expediency, which resulted in a certain gradual emancipation in the field of education of Africans and the inability to achieve complete segregation of racial groups. The more intensively the economy developed, the more significant the role of the black population in supporting its growth became, and the weaker the ideological dogma of the apartheid regime was.

Keywords
apartheid, economy, genesis, afrikaners, migration, education
Received
21.03.2023
Date of publication
26.04.2023
Number of purchasers
14
Views
279
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf 200 RUB / 1.0 SU

To download PDF you should pay the subscribtion

Full text is available to subscribers only
Subscribe right now
Only article and additional services
Subscription benefits
200 RUB / 1.0 SU
Whole issue and additional services
Subscription benefits
1020 RUB / 16.0 SU
All issues and additional services for 2023
Subscription benefits
4590 RUB / 92.0 SU
1 Вторая половина двадцатого столетия стала периодом динамичного развития Африканского континента, когда рушились колониальные империи и рождались независимые государства, началась политика деколонизации. Подувший «ветер перемен», казалось, смог смести привычные ранее в общественном сознании западной цивилизации представления о коренных жителях черного континента как о неполноценных исполнителях их воли, по крайней мере внешне. Наступила эра надежд на светлое постколониальное будущее. Однако на фоне столь стремительных изменений особняком стоял Южно-Африканский Союз (с 1961 г. – Южно-Африканская Республика), в котором после победы в 1948 г. Националистической партии на долгие сорок с лишним лет утвердился режим апартеида, ставший символом сохранения расовой дискриминации и унижения человеческого достоинства. В течение нескольких десятилетий мысли всех людей на планете с прогрессивными взглядами с возмущением обращались к южноафриканской политической реальности сохранения грубых колониальных практик и унижения коренного населения.
2 При этом некоторые западные исследователи проводили определенную терминологическую дифференциацию определения этого режима, выделяя т.н. «малый» апартеид, выражавшийся в сегрегации в повседневной жизни (в больницах и кладбищах, офисах, школах, колледжах, пляжах, местах отдыха, парковых скамейках, ресторанах, театрах, спортивных полях и т.д.), и «большой» апартеид, затрагивавший вопросы распределения собственности и политических прав [Beck, 2000, p. 125]. Во многом именно многочисленные примеры «малого» апартеида и создавали негативный информационный фон, но следует понимать, что он был невозможен без создания организованной системы «большого» апартеида. И если его политическая составляющая – законодательные ограничения прав африканцев и других небелых расовых групп – нашла своих исследователей, то его экономическая основа оказалась менее востребованной и изученной. В силу этого целью статьи является анализ экономического измерения режима апартеида через исследование роли социально-экономических процессов в его становлении и развитии.
3 Экономические основы апартеида в Южной Африке стали оформляться задолго до его политической институционализации. Еще до Первой мировой войны во вновь образованном Южно-Африканском Союзе были приняты меры по сохранению и усилению расовой дискриминации: после принятия в 1911 г. закона «О шахтах и работах на них» система расовой дискриминации была введена при найме на горные работы, в результате чего у белых рабочих теперь появилось юридически закрепленное преимущество при трудоустройстве и распределении заработков. А в 1913 г. в рамках принятого закона «О землях туземцев» коренному африканскому населению было оставлено лишь 13% площади от всего территориального фонда, что стало предпосылкой создания системы резерватов [Южная Африка, 1991, c. 20].
4 Таким образом, хотя на тот момент чернокожее население составляло около 70% от численности страны, ему законодательно оставили лишь 13% территории, что позволило начать массовое выселение африканцев с передаваемых белым земель. В дальнейшем уже в эпоху апартеида земли коренных жителей произвольно разделили на 10 участков для этнических групп, каждой из которых выделили свою территорию – бандустан, чье обустройство с начала 1970-х гг. приняло форсированный характер. Часть из них даже получили формальную независимость. Цели этой политики режима заключались в стремлении остановить процесс национальной консолидации африканцев и расколоть африканское национально-освободительное движение, возродив трибализм и создав коррумпированную верхушечную прослойку африканцев, зависевшую от белых. Но реальная главная цель этих процессов состояла в том, чтобы закрепить эксплуатацию африканской рабочей силы, сконцентрированной в экономически нежизнеспособных бандустанах [Апартеид, 1990, c. 10]. Для понимания того, кто получил максимальные выгоды от такой системы апартеида, нужно проанализировать интересы групп белого населения страны.
5 Здесь важно отметить, что единое в рамках политического измерения апартеида белое население Южной Африки в начале XX в. в реальности не представляло однородный феномен в социально-экономическом плане, так как наблюдались серьезные различия между его англоговорящей прослойкой и бурами. Последние являлись преимущественно выходцами из сельской местности с низким уровнем образования. Со временем они стали покидать село и переселяться в города, но недостаток образования не позволял им на равных конкурировать с англоговорящими жителями страны, и их уделом оставалась работа с низкой квалификацией и такой же оплатой, что породило проблему бедности уже среди белых и растущее стремление оградить их от конкуренции на рынке труда со стороны чернокожих рабочих. Проблема белых безработных обострилась в 1920-х гг., когда порядка 200–300 тыс. африканеров оказались под угрозой остаться без работы, что в свою очередь привело к ограничению и резервированию рабочих мест для отдельных расовых категорий задолго до официального установления режима апартеида [Mariotti, 2012, p. 1002–1103]. И если принятие земельного акта 1913 г., оформившего резервации африканцев, стало основой сегрегации, призванной служить источником рабочей силы и не допустить распространения гражданских прав на африканцев в других районах страны, то к 1920-м гг. стало ясно, что территория расового конфликта переместилась в города, где интересы неквалифицированных белых и черных рабочих стали сталкиваться все активнее. В этом плане сегрегацию можно рассматривать как ответ на урбанизацию африканцев [Welsh, 1972, p. 40–41].
6 Толчком к этим процессам стало открытие золота и последовавшая индустриализация региона. Промышленная белая Южная Африка требовала все больше рабочей силы, естественным источником которой становились ряды чернокожих, чей хозяйственный способ кочевой обработки земли подошел к своему пределу. В итоге африканское население оказалось за пределами зоны естественного проживания, удовлетворяя экономические нужды белой экономики в ее промышленных центрах, но и конкурируя с ней на рынке труда, на котором вскоре оказались миллионы чернокожих [Erasmus, 1961, p. 60]. Это произошло как раз к моменту оформления режима апартеида официально.
7 До этого и африканцы, и африканеры находились в равно невыгодных условиях перед белыми англоговорящими жителями в вопросе наличия квалификации, что порождало определенные страхи перед конкуренцией, которую и хотели устранить установлением режима апартеида. При этом в экономике англоговорящие белые изначально сделали ставку на города и промышленность, в то время как африканеры продолжали заниматься сельским хозяйством, отвечая за почти 80% этой отрасли к середине 1950-х гг. В это же время африканеры имели контроль лишь над 1% золотодобычи, 3% угледобычи, 7% промышленного производства и 10% финансовых услуг [Uys, 1965, p. 16]. Фактически, путь в процветающее индустриальное сообщество потомков англичан, контролировавших добывающую отрасль, был для африканеров закрыт, что порождало их желание сохранить и усилить свою бурскую идентичность. Но капиталистическое развитие страны привело к пролетаризации африканеров, до этого являвшихся в основном фермерами. Показательно, что в 1940–1975 гг., первые десятилетия режима апартеида, в экономике доля вторичного сектора заметно возросла, при этом первичный сектор (прежде всего за счет сельского хозяйства) сократился, а доля услуг оставалась стабильной в пределах 47–49% [Milkman, 1977–1978, p. 67, 69].
8 В период, предшествовавший установлению режима апартеида, белое сообщество Южной Африки оказалось разделено и в политической сфере. В то время как англоговорящие белые жители страны группировались вокруг сохранявшей английский стиль управления и язык партии Яна Смэтса, и которые являлись более урбанизированными, образованными, богатыми и квалифицированными в среде белого населения, а в быту были избавлены от необходимости близкого общения с чернокожими, Националистическая партия, наоборот, опиралась на национальные особенности африканеров, которые в свою очередь были выходцами из бедных сельских слоев общества, не обладая достаточным уровнем образования и квалификации, а в повседневной жизни имея тесные контакты с африканцами [Vilakazi, 2000, p. 61]. Как писал современник о белых англоговорящих: «Они не любили черных больше, чем это делали другие белые, но у них не было романтизации своей связи с черной Африкой посредством исторического контакта. Для их бурских соотечественников они были уитлендерами (иностранцами), и их связь с черной Африкой не была связана с борьбой великого трека. Они прибыли в Южную Африку за деньгами, не за победой или национальностью…» [Cohen, 2010, p. 546].
9 Отсюда победа апартеида объяснялась, прежде всего, тремя факторами: реакцией африканеров на британский колониализм; страхами буров быть поглощенными африканцами; избирательными структурами двух белых групп населения. При апартеиде сложные расовые отношения дополнялись неоднородностью белой прослойки. Сила Националистической партии заключалась в ее отсылке к вековой борьбе за культурную и экономическую самостоятельность от британцев. Хотя африканеры смогли добиться быстрых подвижек в получении политического руководства за счет контроля полиции, армии и гражданской администрации, в экономике англоговорящие жители страны продолжали доминировать, а буры представлять беднейшую часть белого населения Южной Африки [Walker, 1967, p. 16–17].
10 Поэтому в экономической сфере африканеры вынуждены были вести борьбу на два фронта. На первом месте для них стоял вызов, брошенный англоговорящим согражданам, которые в первые десятилетия апартеида контролировали порядка трех четвертых всей южноафриканской деловой активности, и чьи экономические интересы противоречили чрезмерному воплощению режима апартеида. А во вторую очередь велась борьба с небелыми жителями страны, которые осмелились выдвигать национальные и культурные притязания против буров. В результате властная структура Южной Африки демонстрировала любопытную дихотомию. В то время как экономика страны находилась в основном в руках англоговорящего населения, политические вопросы в эпоху апартеида стали эксклюзивным делом африканеров [Snellen, 1967, p. 297]. На середину 1960-х гг. буры насчитывали 2 из 3,5 млн. белых жителей страны, образуя политическую, но не экономическую элиту. Это и предопределило главную реальную цель правительства апартеида, заключавшуюся не в установлении правления белых как таковых, а правления африканеров, а сам апартеид являлся лишь продуктом этой ситуации. Он не был просто расовой доктриной; его нужно рассматривать как расовую доктрину африканерского народа, потому что он подпирал движение бурского национализма на котором базировалось националистическое правительство [Uys, 1965, p. 14].
11 Тем самым апартеид являлся производной от национализма буров, направленного не только против африканцев, но и против потомков английских колонистов. Исторически претендуя на то, чтобы быть ведущей цивилизационной силой во взаимоотношениях с местным населением, африканеры и сами оказывались в подчиненном положении по отношению к британскому империализму, перестраивавшему под себя не только политику, но и экономические отношения. Поэтому «именно эта двойственность привела к попытке национального самоутверждения за счет бесправного небелого населения Южной Африки, что и стало основой апартеида» [Сидоренко, 2012, с. 106].
12 Националистическая партия пришла к власти на переходном этапе развития южноафриканской экономики, когда после окончания Второй мировой войны в стране стал интенсивно развиваться вторичный сектор, однако политическими методами режим апартеида пытался сохранить порядки аграрной эпохи. От победы националистов выиграли три группы белых: фермеры-африканеры, все белые рабочие (боявшиеся конкуренции с дешевой африканской рабочей силой) и нарождавшаяся бурская буржуазия, с трудом конкурирующая с англоговорящими элитами. Все эти три группы так или иначе пострадали от индустриализации [Milkman, 1977–1978, p. 62, 99]. В результате националисты получали поддержку от богатых фермеров, от небольшого, но растущего слоя бурских бизнесменов, а также гражданских служащих (назначенцев самой партии). Но их основная сила черпалась из сравнительно бедного населения – фермеров, мелких производителей и заводских рабочих. Эти небогатые слои населения почти всегда были африканерами. И они же почитали Националистическую партию как свою защитницу от конкуренции со стороны небелых трудящихся [Walker, 1967, p. 21]. Тем самым режим апартеида в первую очередь был способом реализации защиты социально-экономических интересов определенных групп общества, и только потом расовой идеологической надстройкой.
13 Поэтому практика показала, что апартеид не стал застывшей догмой, а представлял лишь политический метод. Ведь полная реализация концепции апартеида даже политикам виделась идеалом, не реализуемым на деле, в силу чего режим апартеида оказался весьма изменчив и эволюционировал, как и политика, в зависимости от внешних обстоятельств [Holloway, 1956, p. 29–30]. Две причины делали невозможным реализацию всех идейных целей апартеида (к которым прежде всего можно отнести самостоятельное развитие каждой африканской группы): невозможность полной сепарации белых и небелых (прежде всего в экономическом измерении), а также неготовность самого правительства белых полностью исполнить то, о чем его идеологи мечтали [McInnis, 1956, p. 237]. Ведь доктрина апартеида подразумевала, что все службы и функции управления каждой расовой группы в стране должны находиться в руках исключительно членов этой группы. В экономике это позволило бы африканцам избежать конкуренции с белыми людьми, что способствовало бы росту показателей среднего класса банту и других групп [Erasmus, 1961, p. 63]. Однако на практике отмечался интересный парадокс: в то время как политики на публике требовали раздельного развития белых и черных, обусловленная хозяйственной необходимостью продолжавшаяся эксплуатация африканцев приводила к их интеграции в белую экономику в противовес развитию бандустанов, так как именно низкая экономическая эффективность этих образований и давала возможности платить чернокожим низкие зарплаты [Porter, 1978, p. 754]. Порою экономическая и политическая необходимость заставляли руководство режима полностью отходить от следования своей расовой идеологии. Так, когда в 1971 г. президент Малави Камузу Банда посетил Южную Африку и в его честь был организован прием, по сообщениям, на том обеде премьер-министр Балтазар Форстер осмелился сидеть между двумя чернокожими леди, что вызвало нарекания со стороны твердолобых сторонников апартеида [Bamba, 2014, p. 91].
14 В экономической сфере режим апартеида пытался политическими методами ограничить приток африканцев в города и защитить рабочие места белых от конкуренции со стороны небелых [Horst, 1955, p. 80]. То есть в южноафриканском типе экономике белые использовали политическое доминирование, чтобы снизить возможности чернокожего населения на рынке труда ради поднятия доходов белых. Однако это носило во многом искусственный характер для экономики [Porter, 1978, p. 747], которая развивалась вне логики апартеида. Несмотря на идеи сегрегации, эпоха апартеида была отмечена ростом влияния в народном хозяйстве чернокожего населения за счет его активного вовлечения в урбанизационные процессы: именно африканцы обеспечивали рост городов, где традиционно проживали белые. Тем самым на практике режим апартеида принимал экономическую интеграцию разнорасовых групп, однако при этом отвергал ее политические, социальные и культурные последствия. В этом можно обнаружить известное противоречие в работе националистического правительства, которое, возводя политическую структуру, основанную на сегрегации, не смогло преодолеть экономический базис, основанный на интеграции. Отсюда сама доктрина апартеида превращалась в политическую фантазию, которая отказывалась принимать экономическую реальность: попытка претворения апартеида в жизнь в экономике путем избавления от чернокожих рабочих неизбежно привела бы к банкротству страны [Uys, 1965, p. 13–14]. Поэтому когда в 1973 г. квалифицированным черным рабочим было разрешено работать в белых зонах, это решение означало размытие самой идеи апартеида [Levy, 1999, p. 416].
15 В ходе развития экономики апартеида шло два интеграционных процесса одновременно: африканеры все более проникали в управление национальной экономикой, в то время как небелые занимали все больше рабочих мест, изначально зарезервированных за белыми. В результате рынок труда заметно расширился, а апартеид в экономической сфере становился все более иллюзорным феноменом [Snellen, 1967, p. 299]. До 1950-х–1960-х гг. африканские рабочие в основном были заняты в сельском хозяйстве, шахтах и, конечно же, домашнем хозяйстве белых. Большинство из них являлись малоквалифицированной рабочей силой, слабо влиявшей на общее развитие производительных сил в стране. Лучшие вакансии были оставлены для белых, цветных и азиатов. Но с 1950-х гг. начались изменения, ставшие наиболее заметными в 1970-х гг. Заключались они в росте индустриализации экономики Южной Африки, что соответствующим образом сказалось и на чернокожей рабочей силе, ставшей более образованной, квалифицированной и обладавшей повышенным самосознанием [Vilakazi, 1978, p. 61–62]. Изменялись и количественные показатели. За годы правления националистов численность африканской рабочей силы росла. Так в шахтах соотношение банту к белым достигла 8 к 1, в европейском сельском хозяйстве 4 к 1, в промышленности – 2 к 1. И хотя более трети населения банту проживало в хоумлендах, большинство из них составляли женщины, старики и дети – непроизводительная для экономики часть населения [Walshe, 1963, p. 355].
16 Здесь можно согласиться с мнением Барбары Роджерс: «Политика бандустанов никогда не была серьезно направлена на то, чтобы оградить африканских рабочих от современного, белого сектора экономики. Вместо этого система туземных резерваций должна была создаваться как часть системы, в соответствии с которой африканское население должно было быть ограничено существованием экономики неадекватной их поддержке с тем, чтобы трудоспособные люди приходили в белую зону продавать свой труд» [Lundahl, 1962, 1175–1176]. Чернокожие мигранты в ЮАР эпохи апартеида рассматривались как временные, так как хотя бы раз в год возвращались к своим семьям. Этому способствовал и особый режим пропусков. Миграция шла из сельских районов в городские поселения белых, где имелась работа. Более 80% черных мигрантов обеспечивали 30% дохода их домохозяйств. В 1993 г. каждое четвертое домовладение черных зависело от труда мигрантов [Lu, Treiman, 2011, p. 1123–1124].
17 Тем самым экономическая ситуация породила в ЮАР специфическую миграцию. Так, например, на 1985 г. свыше 1,8 млн. африканцев числились внутренними мигрантами, устраивавшимися на работу по трудовым контрактам, но без членов семьи. Большинство из них были мужчинами, работавшими в добывающей промышленности. Вторая категория была представлена т.н. «коммутерами», выходцами из бандустанов, ежедневно ездящих на работу в белые области. Их представляли почти 615 тыс. человек. Еще 371 тыс. является мигрантами из сопредельных государств – в основном Лесото, Мозамбика и Малави [Savage, 1987, p. 606–607]. Однако сами по себе количественные показатели рабочей силы и ее миграции не дают представление об экономической структуре ЮАР в эпоху апартеида. Их необходимо анализировать в контексте наличия капиталов. Известный специалист по экономике ЮАР Ричард Портер предложил рассматривать три больших сектора экономики в зависимости от наличия трудовой силы и капитала: 1) резервации (черная рабочая сила, работающая для себя и являющаяся резервом для белых, но без капитала), 2) сельское хозяйство (черная рабочая сила и белые владельцы с капиталом), 3) промышленность (где белые и черные работали на белых капиталистов) [Porter, 1978, p. 744]. Тем самым потоки миграции африканцев строго соответствовали движению трудовых ресурсов к центрам капитала, который был представлен белой экономикой городов, бурскими фермами и промышленностью.
18 После Второй мировой войны в связи с возросшей механизацией промышленности структура спроса на рабочую силу в стране изменилась: теперь требовалось больше квалифицированных и полуквалифицированных рабочих. Благодаря этому во многом именно белые африканеры повысили свой социально-экономический статус путем перехода на более высокий уровень квалификации на работе. Способствовал этому и растущий уровень образования, чего по-прежнему были лишены чернокожие [Mariotti, 2012, p. 1104]. Однако одним из негативных последствий установления цветного барьера стало формирование белой «рабочей аристократии», фактически лишившейся стимулов к повышению производительности труда, что привело к 1970-м гг. к нехватке квалифицированной рабочей силы [Беляев, 1997, с. 219]. Апартеид, казалось, должен был сохранить данное положение, но потребности экономики привели к росту вовлеченности чернокожего населения в промышленную сферу. Тем самым в вопросах рынка труда и занятости апартеид никогда не соответствовал своему первоначальному смыслу, так как полной сегрегации работников не происходило. Скорее можно говорить о формировании некой иерархии, в которой белые занимали высшие места, имея лучшее образование и подготовку, а значит и лучшие зарплаты [Porter, 1984, p. 120–121].
19 Необходимость вовлечения африканского населения в растущую экономику требовало роста качества их образования. Принятый в 1953 г. Образовательный акт Банту передал контроль за школьным образованием чернокожих от местных властей и церквей в руки правительства. «Когда я имею контроль над образованием аборигенов, – говорил Хендрик Фервуд своим министрам, – я так его реформирую, что аборигены с детства будут изучать что равенство с европейцами не для них». Он так и сделал. Школы стали инструментом социального контроля. Черных детей готовили к подчинительной роли в обществе. За 1955–1975 гг. в семь раз возросло число начальных школ, в то время как старшая школа сокращалась. На душу населения в начале 1970-х гг. тратили в 20 раз больше на белого ученика, чем на черного. Однако затем после осознания властями, что экономический рост требует квалифицированных рабочих, в том числе чернокожих, количество старших школ для африканцев стало расти, но по иронии судьбы, эффект выпуска этих школ пришелся на период экономического кризиса и роста безработицы в середине 1980-х гг., когда число их учащихся достигло более миллиона, которые стали мощной группой давления на режим [Murphy, 1992, p. 368]. Впрочем, результаты этого процесса не стоит переоценивать. К концу эпохи апартеида половина чернокожего населения имела незаконченное начальное образование или вообще его не имела. И только 7% африканцев смогли получить полное среднее или высшее образование [Lu, Treiman, 2011, p. 1125].
20 В целом можно констатировать, что, несмотря на ряд политических и системных ограничений режима апартеида, экономика Южной Африки росла весьма быстро до 1970-х гг. В 1946–1968 гг. ее средний прирост составлял 5% ежегодно. Факторами, способствовавшими развитию южноафриканской экономики, были достаточно стабильная политическая система и адекватное государственное управление; продвинутая социо-экономическая среда с квалифицированной рабочей силой и менеджментом. А наличие выхода страны на внешние рынки через связи с Британским содружеством и богатые сырьевые ресурсы, обеспечивавшие активный торговый баланс, только улучшали положение [Moll, 1991, p. 271, 279–280]. В условиях стремления правительства апартеида прежде всего сохранить и защитить доминирование белых в экономике, стала наблюдаться зависимость между, с одной стороны, пролетаризацией и пауперизацией чернокожих и, с другой, ростом белого африканерского класса капиталистов. К 1970-м гг. оформились и мощные бурские корпорации [Harshe, 1991, p. 439].
21 В дальнейшем, по мере все большей вовлеченности африканского населения в экономику апартеида и осознания им возможности получать от белых материальные блага, отношение общества к форме борьбы с режимом становилось все более неоднородным. В 1980-е гг., хотя многие, особенно молодежь, считали насилие необходимым, другие противники апартеида стремились достигать успеха ненасильственными методами, используя экономические возможности. В частности чернокожие активно применяли потребительский бойкот против белых предпринимателей в Восточном Кейпе, Натале и Трансваале, который в основном касался малого бизнеса из сферы услуг. И самое главное, что эти бойкоты заставили местные власти и бизнес пойти на переговоры по важным социальным проблемам, и даже по политическим [Baker, 1986, p. 45–46]. В этом плане курс правительства на все большее вовлечение черных в экономику принес свои результаты, смещая акценты в борьбе, которая переходила в русло экономических требований. По данным одного из опросов общественного мнения на начало 1990-х гг. почти 60% африканского населения считали основными проблемами уровень зарплаты, условия труда и безработицу, и лишь 1% – лишение африканцев избирательного права. Таким образом, имелся значительный разрыв в умонастроениях значительной части черного населения и относительно немногочисленной группы активистов борьбы с апартеидом [Незнамов, 1991, с. 6].
22 Как отмечали современники, апартеид стал меняться прежде всего как социоэкономическая система, но болезненно медленно. Реальные изменения в сегрегационной практике требовали огромных сумм и не могли принести быстрых ощутимых изменений для черных. Хотя процесс шел: снижалась межрасовая разница зарплат, уходило в прошлое расовое резервирование номенклатуры специальностей, черные получали доступ к центральным районам городов, тратились деньги на образование. Но правительство не хотело размывать привилегии белых слишком быстро. Единственной сферой, в которой апартеид не менялся до конца, была политика [Baker, 1986, p. 51]. Тем самым политические процессы отказа от практик апартеида заметно отставали от социально-экономической трансформации страны.
23 Подводя итоги статьи, можно сделать следующие выводы. Во-первых, экономическое измерение апартеида являлось ключевым и во многом именно оно определяло построение политического режима, призванного сохранить и улучшить систему поддержания экономического потенциала африканеров в противостоянии с конкурирующими англоговорящими жителями страны и ее небелым населением. Во-вторых, доминирование экономических мотивов апартеида предопределило его определенную гибкость, проявлявшуюся в допустимости отхода от следования строгим идейным конструктам в угоду экономической целесообразности, что, например, проявилось в определенной эмансипации в сфере образования африканцев и невозможности добиться полной территориальной сегрегации расовых групп. Концепция бандустанов оказалась невыполнимой не в силу их изначальной порочности, а из-за потребности в проживающей в них чернокожей рабочей силы для белой экономики. Чем интенсивнее развивалась экономика, тем более значимой становилась роль чернокожего населения в поддержании ее роста, и тем слабее представлялась идейная догматика режима апартеида.

References

1. Apartheid: Internal and External Aspects. Moscow: INION AN SSSR, 1990 (in Russian).

2. Belyaev A.V. The Problem of National and Racial Integration and Socio-Political Processes in South Africa in the 1970-90s. Essays on the National Issues in South Africa. Moscow: Vostochnaya Literatura, 1997. Pp. 212–251 (in Russian).

3. Neznamov V.P.International Aspects of Domestic Political Changes in South Africa. Moscow: Institut Afriki AN SSSR, 1991 (in Russian).

4. Sidorenko L.V. Apartheid as a Specific Form of Colonialism. Proceedings of the Chair of Modern and Contemporary History. 2012. No. 9. Pp. 94–109 (in Russian).

5. South Africa: the Struggle against Apartheid. Moscow: Nauka, 1991 (in Russian).

6. Baker P.H. Facing up to Apartheid. Foreign Policy. 1986. No. 64. Pp. 37–62.

7. Bamba A.B. An Unconventional Challenge to Apartheid: The Ivorian Dialogue Diplomacy with South Africa, 1960–1978. The International Journal of African Historical Studies. 2014. Vol. 47. No. 1. Pp. 77–99.

8. Beck R.B. The History of South Africa. Westport, London: Greenwood Press, 2000.

9. Cohen D. Apartheid at the Edges. The Sewanee Review. 2010. Vol. 118. No. 4. Pp. 542–560.

10. Erasmus B.P. The Policy of Apartheid. African Affairs. 1961. Vol. 60. No. 238. Pp. 56–65.

11. Harshe R. Dismantling Apartheid: Problems and Prospects. Economic and Political Weekly. 1991. Vol. 26. No. 8. Pp. 439–442.

12. Holloway J.E. Apartheid. Annals of the American Academy of Political and Social Science. 1956. Vol. 306. Africa and the Western World. Pp. 26–37.

13. Horst S.T. The Union of South Africa: Economic Problems in a Multiracial Situation. The Annals of the American Academy of Political and Social Science. 1955. Vol. 298. Contemporary Africa Trends and Issues. Pp. 71–83.

14. Levy P.I. Sanctions on South Africa: What Did They Do? The American Economic Review. 1999. Vol. 89. No. 2. Papers and Proceedings of the One Hundred Eleventh Annual Meeting of the American Economic Association. Pp. 415–420.

15. Lu Y., Treiman D.J. Migration, Remittances and Educational Stratification among Blacks in Apartheid and Post-Apartheid South Africa. Social Forces. 2011. Vol. 89. No. 4. Pp. 1119–1143.

16. Lundahl M. The Rationale of Apartheid. The American Economic Review. 1982. Vol. 72. No. 5. Pp. 1169–1179.

17. Mariotti M. Labour markets during apartheid in South Africa. The Economic History Review. 2012. Vol. 65. No. 3. Pp. 1100–1122.

18. McInnis E. Apartheid in Action. International Journal. 1956. Vol. 11. No. 4. Pp. 235–242.

19. Milkman R. Apartheid, Economic Growth, and U.S. Foreign Policy in South Africa. Berkeley Journal of Sociology. 1977–1978. Vol. 22. Pp. 45–100.

20. Moll T. Did the Apartheid Economy 'Fail'? Journal of Southern African Studies. 1991. Vol. 17. No. 2. Pp. 271–291.

21. Murphy J.T. Apartheid's Legacy to Black Children. The Phi Delta Kappan. 1992. Vol. 73. No. 5. Pp. 367–374.

22. Porter R.C. A Model of the Southern African-Type Economy. The American Economic Review. 1978. Vol. 68. No. 5. Pp. 743–755.

23. Porter R.C. Apartheid, the Job Ladder, and the Evolutionary Hypothesis: Empirical Evidence from South African Manufacturing, 1960–1977. Economic Development and Cultural Change. 1984. Vol. 33. No. 1. Pp. 117–141.

24. Savage M. The Cost of Apartheid. Third World Quarterly. 1987. Vol. 9. No. 2. After Apartheid. Pp. 601–621.

25. Snellen I.Th.M. Apartheid: Checks and Changes. International Affairs. 1967. Vol. 43. No. 2. Pp. 293–306.

26. Uys S. Apartheid: Opium of the Afrikaner. Transition. 1965. No. 19. Pp. 13–16.

27. Vilakazi H. The Last Years of Apartheid. Issue: A Journal of Opinion. 1978. Vol. 8. No. 4. Africa 2000. Pp. 60–63.

28. Walker W.M. Apartheid and the Administration of South West Africa. A dissertation submitted to the Faculty of the Division of the Social Sciences in candidacy for the degree of Master of Arts. Chicago, 1967.

29. Walshe A.P. The Changing Content of Apartheid. The Review of Politics. 1963. Vol. 25. No. 3. Pp. 343–361.

30. Welsh D. The Cultural Dimension of Apartheid. African Affairs. 1972. Vol. 71. No. 282. Pp. 35–53.

Comments

No posts found

Write a review
Translate