Везде
Modern Approaches to the Research of Halaf Culture (Northern Mesopotamia)
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments Additional materials
Share
QR
Metrics
Modern Approaches to the Research of Halaf Culture (Northern Mesopotamia)
Annotation
PII
S086919080007226-5-1
DOI
10.31857/S086919080007226-5
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Shakhmardan Amirov 
Occupation: Leading Research Fellow
Affiliation: Institute of Archaeology RAS
Address: Russian Federation,
Edition
Issue 6
Pages
6-22
Abstract

The article presents a brief overview of the state of research of Late Neolithic Halaf archaeological culture. More than a century has passed since the beginning of its study. During this time span, a large amount of information has been collected, which allows us to characterize many of the culture’s features. Nowadays, we have objective information about the area of its distribution, that is placed in the rain-fed agriculture zone of Fertile Crescent of Northern Mesopotamia. Oikumene of Halaf culture is marked by trade contacts, widespread from Transcaucasia in the North to alluvial lowlands of Southern Mesopotamia, and from Zagros Mountains in the East to Levantine coast on the West. We know that Halaf culture economic foundation was based on dry-farming agriculture, as well we have complete information about variability of its material culture. We also have an idea of some elements of the social organization and spiritual life of its bearers. At the same time, some issues that were raised in the 1930s remain debatable. One of such question is the determination of the center of this culture’s origin. The present article proposes a set of attributes characterizing the early stage of Halaf culture’s development. The complex of noted attributes clearly indicates that the earliest known Halaf culture settlements are located in Eastern Jazira. This conclusion contradicts the currently widespread view of Halaf culture’s origin in the area placed close to the Euphrates valley. Currently available data allow us to consider the relative dating of the Halaf culture in the context of its relations with Hassuna, Samarra and Northern ‘Ubaid cultures. The article notes the absence of reliable, objective evidence documenting continuity between cultural deposits of Hassuna and Halaf cultures. On the other hand, there are many examples demonstrating the cultural continuity of development between the Halaf and Northern ‘Ubaid cultures. Changing the face of Halaf culture and its acculturation to Northern ‘Ubaid could be related to technological innovation of ‘Ubaid origin in pottery manufacturing. The process of the replacement of hand formed vessels by pottery made on a rotary mechanism was traced in the cultural deposits of Yarim-Tepe 2 settlement.

 

Keywords
Halaf culture of the Northern Mesopotamia, painted pottery, round planned architecture, burial rites, anthropomorphic figurines, Halafian culture typical attributes, Halafian culture periodization, trade contacts, social organization.
Received
05.11.2019
Date of publication
16.12.2019
Number of purchasers
87
Views
2669
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf 100 RUB / 1.0 SU

To download PDF you should pay the subscribtion

Full text is available to subscribers only
Subscribe right now
Only article and additional services
Subscription benefits
100 RUB / 1.0 SU
Whole issue and additional services
Subscription benefits
800 RUB / 16.0 SU
All issues and additional services for 2019
Subscription benefits
4224 RUB / 30.0 SU
1 Халафская культура, подобно большинству археологических культур Месопотамии, представлена антропогенными холмами – теллями. Эта культура датируется финалом эпохи керамического неолита. Сменившая ее северо‘убейдская культура (этап ‘Убейд 3) традиционно классифицируется как культура эпохи раннего халколита1.
1. Впрочем, следует отметить исключительную редкость металлических предметов в Месопотамии вплоть до начала 3го тыс. до н.э.
2 Эпонимное поселение этой культуры, Телль-Халаф, расположено непосредственно у истоков основного русла Хабура, в месте, где находятся мощные водные и серно-водные источники. Поселение исследовалось в годы до и после первой мировой войны немецким дипломатом и археологом, бароном Максом фон Оппенхеймом. Собственно, объектом его изучения были архитектурные сооружения арамейского города Гузана начала 1го тыс. до н.э. Однако ниже слоев эпохи раннего железного века им были обнаружены переотложенные фрагменты ранее неизвестной расписной керамики, которая получила по месту первой археологической фиксации название халафской археологической культуры [Oppenheim, 1943]. Возобновившая в 2006–2010 гг. работу немецкая археологическая миссия вскрыла нижние непотревоженные слои теля, относящиеся к халафским неолитическим поселениям [Becker, 2013; Becker, 2015].
3

РАСПРОСТРАНЕНИЕ ХАЛАФСКОЙ МАТЕРИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ
4 Халафская массовая расписная керамика является одной из наиболее широко распространенных на Ближнем Востоке. Экспорты халафской керамики, либо подражания ей известны от Закавказья на севере2 до аллювиальной равнины Южной Месопотамии на юге, например, в Эриду3 и Рас-аль-Амия [Stronah, 1961]. От Киликийско-Левантийского региона до гор Загроса, например поселение Банахилк [Watson, 1983, p. 545–613] и памятники долины Махидашт [Levine, McDonald, 1977, p. 42–45, pl. Ib]. Поселения вдоль верхнего течения Оронта, такие как Ард-Тлайли в долинеБекаа и Арджун к юго-востоку от Хомса, самыми южными пунктами в Левантийской части «Плодородного Полумесяца», в которых известны халафские импорты [Kirkbride, 1969; Marfoe et al., 1981, p. 1–27]. Подражания халафским расписным сосудам отмечены в поселениях Рас-Шамра, Сакче-Гезу, Мерсин, Вади-Раббах [De Contenson, 1992; Garstang, 1908; Du Plat Taylor et al., 1950; Garstang, 1953; Kaplan, 1960]. Такое широкое распространение и популярность халафской расписной керамики были связаны с ее высоким качеством и эстетическими характеристиками. Безусловно, это была самая красивая и технически совершенная керамическая посуда своего времени на всем Ближнем Востоке.
2. Халафские керамические импорты известны в слоях поселений позднего этапа шулавери-шомутепинской культуры, расположенных в районе Аракса, например, нахичеванский Кюль-Тепе [Мунчаев, 1982, c. 117; Табл. XLIV.1] и Араташен [Palumbi, 2007, р. 67; 72, pl. 2: 1–3], и даже, возможно, в районе среднего течения Куры, в Квемо-Картли. При осмотре в хранилище Института археологии Грузии керамической коллекции из поселения Арухло нами был отмечен монохромный красноангобированный фрагмент керамики, очень напоминающий редкую разновидность халафских керамических сосудов, характерных для среднего периода бытования этой культуры

3. Неопубликованная халафская чаша довольно раннего облика выставлена в экспозиции находок из Эриду в музее г. Насирия (Ирак).
5 Если исключить районы, где отмечены очевидные халафские импорты, подражания им и некоторые переселенческие поселения, то территория основного распространения халафской культуры сократится до степного ландшафта Северной Месопотамии в поясе, обрамленном с севера горами Тавра и Загроса и с юга Сирийской пустыней (карта). Экологической нишей халафской археологической культуры является зона «Полумесяца плодородных земель» в границах полосы, где в настоящее время выпадает не менее 300 мм годовых осадков, что достаточно для получения гарантированного урожая в условиях неполивного земледелия.
6 В поясе устойчивого дождевания расположены типичные халафские поселения, которые имеют, как правило, площадь 1–2 га и мощность культурного слоя порядка 7 м. Это стационарные, долговременные земледельческие поселения. Среди поселений такого размера можно отметить, например, Ярым-Тепе 2–3 [Мунчаев, Мерперт, 1981, c. 156–269], Телль-Арпачия [Mallowan, Rose, 1935], Чагар-Базар [Mallowan, 1936; Cruells, 2006, p. 25–80], Телль-Акаб [Davidson, 1981, p. 65–77] и др. В районах, где выпадает менее 300 мм осадков, халафские памятники также известны, однако, как правило, они имеют размеры менее 1 га и мощность культурного слоя всего 1–1.3 м. Это сезонные стоянки, среди которых можно отметить, например, находящиеся в Хабурской степи Умм-Ксейр [Tsuneki, Miyake, 1998], Телль-Хазна 2 [Мунчаев и др., 1993 ] и Телль-Кашкашок 1 [Мунчаев и др., 2011], а также расположенные на р. Балих Хирбет-эш-Шенеф, Дамишлия, возможно, Телль-Зейдан [Akkermans, 1990, p. 29–45, 86–109; Stein, 2009], или на Евфрате Телль-Амарна4 [Cruells et al., 2004, p. 276–282], Шамс-ад-Дин [Al-Radi, Seeden, 1980], и Телль-Масаих [Robert et al., 2008].
4. Телль-Амарна находится в зоне устойчивого дождевания, но, судя по всему, этот памятник представлял собой сезонное поселение.
7 Помимо типичных халафских поселков также известны большие халафские поселения или кластеры поселений, размеры которых значительно превышают 5 и даже 10 га. К поселениям этой размерной группы относятся, например, Телль-Халаф [Becker, 2015, p. 469], Саби-Абьяд [Akkermans et al., 2014], Телль-Айлюн [Мунчаев и др., 2015], Домуз-Тепе [Campbell et al., 1999]. Все наиболее крупные халафские поселения расположены в непосредственной близости от гор Тавра, в районах, контролировавших торговлю обсидианом, который был у носителей этой культуры основным сырьем для изготовления орудий труда и украшений.
8

МАТЕРИНСКАЯ ТЕРРИТОРИЯ ХАЛАФСКОЙ КУЛЬТУРЫ
9 Исключительно широкое распространение элементов халафской материальной культуры, прежде всего массовой расписной керамики, заставило поставить вопрос о характерных признаках, полноценно определяющих аутентичный облик этой культуры и позволяющих очертить ее исходную территорию. К числу этих статистически значимых признаков, характеризующих устойчивые хозяйственно-бытовые, культурные и идеологические стереотипы носителей халафской культуры, помимо использования характерной массовой расписной керамики следует отнести широкое распространение круглоплановых домостроений – так называемых толосов, практику вторичных погребений, а также наличие особой разновидности терракотовых статуэток, изображающих сидящих нагих женщин, которые поддерживают руками грудь5. Устойчивое повторение этого набора признаков значительно у́же территории распространения халафской расписной керамики и должно непосредственно очерчивать исходную, материнскую территорию носителей халафской культуры, объединенных общностью хозяйственно-бытовых и идеологических стереотипов.
5. Известно несколько типологических разновидностей женских статуэток халафской культуры разной степени условности изображения. Отмеченный тип статуэток (зачастую декорированных росписью), изображающий сидящих женщин со схематическим воспроизведением головы и с вертикально согнутыми в коленях ногами, является устойчиво повторяющейся и наиболее широко представленной разновидностью халафских антропоморфных статуэток. Такие статуэтки нередко бывают повреждены, что может говорить в пользу целенаправленности этого действия, и указывать на их связь с магией и ритуалом.
10 С точки зрения географического распространения отмеченный набор важных халафских признаков наиболее полноценно представлен в восточной части Северной Месопотамии (карта), от левобережья Тигра примерно до Вади-Хамар, т.е. до района, расположенного между Хабурским треугольником6 и Балихом. Здесь в районе Телль-Хуэйры было исследовано халафское поселение Телль-Тавила [Becker, 2015, p. 46–94, Abb. 10–18; Abb. 25–39; p. 151–164, Abb. 80a–80b; 82a–82b; 84a–84b; p. 167–175, Abb. 88.9; Abb. 89.7]. Расположенный несколько западнее, район Балиха – это контактная зона, где отдельные халафские поселения и элементы халафской культуры сосуществуют с местной неолитической культурой, принадлежащей сирийско-киликийскому кругу вместе с пережиточными элементами самаррского происхождения [Le Mière, Nieuwenhuyse, 1996; Амиров, 1999]. В этом районе, например на поселении Саби-Абьяд, круглоплановые сооружения известны, но ведущим типом домостроений здесь являются прямоугольные, многокомнатные здания, иногда даже типичной для самаррской культуры Т-образной формы. Вторичные погребения крайне редки, а женские статуэтки, отмеченной выше разновидности неизвестны вовсе [Akkermans, 1990, p. 45–67; Akkermans, 2008; Akkermans et al., 2012, p. 311–314; Arntz, 2013; Kluitenberg, 2014; Brereton, 2011, p. 576–577]. В то же время следует отметить, что помимо автохтонных поселений с синкретическим характером материальной культуры на Балихе, Евфрате и даже западнее можно проследить миграционные перемещения и дифференцировать настоящие халафские поселения (карта), такие как Хирбет-эш-Шенеф [Akkermans, 1990, p. 86–109; Akkermans, Schwartz, 2003, p. 119, fig. 4.11, Дамишлия [Akkermans, 1990, p. 29–45], Телль-Зейдан [Stein, 2009, p. 105–118], Чави-Тарласи [Becker, 2018], Гирикихаджиян [Watson, Le Blank, 1990], Телль-Юнус [Wooley, 1934, p. 146–149], Домуз-Тепе [Campbell et al., 1999], вероятно, также поселение Телль-Амарна [Cruells, 2004] и др. Тем не менее в целом за Евфратом, в сторону Киликии, комплекс характерных халафских признаков слабеет. Например, в Амукской долине в Киликии на поселении Телль-Курду с сильным халафским влиянием и массовым использованием халафской расписной керамики вторичные погребения крайне редки7, круглоплановые сооружения и антропоморфные статуэтки обозначенной разновидности неизвестны [см., напр., Yener et al., 2000; Özbal et al., 2004; Özbal, 2010]. Однако, на очевидно переселенческом халафском поселении Домуз-Тепе, расположенном к западу от Евфрата в районе Кахраманмараша, отдельные круглоплановые сооружения и переотложенные останки людей известны8, но женские статуэтки отмеченного типа не были обнаружены [Campbell, et al., 1999; Campbell, 2007–8, p. 129].
6. Территория, ограниченная р. Хабур и её притоками-вади, расположенная возле совр. сирийского города Эль-Хасака (прим. ред.).

7. В Телль-Курду были отмечены два случая захоронения кремированных останков в сосудах, три случая детских захоронений в сосудах и 5 случаев первичных ингумаций [Brereton, 2011, p. 653–656)].

8. Правда, следует оговорить неординарный характер погребений в Домуз-Тепе в местонахождении, называемом «Death Pit». Об особом характере этого коллективного захоронения см., напр., [Kansa et al., 2009(1)].
11 Если говорить о хронологическом аспекте распространения отмеченных характерных признаков, то их комплекс наиболее полноценно представлен на ранне-среднем этапе развития халафской культуры. Это касается как использования круглоплановых домостроений, так и обряда вторичного погребения, который подробно будет рассмотрен ниже, и распространения отмеченной разновидности антропоморфных статуэток (см., например, [Amirov, 2018, p. 22]).
12 Таким образом, мы можем сделать вывод, что весь отмеченный набор признаков, характеризующих аутентичность халафской культуры в течение раннего и среднего этапов ее развития, наиболее полноценно представлен в Восточной Джезире. Начиная с позднего этапа, судя по всему, под воздействием ‘убейдской культуры этот комплекс признаков начинает поступательно разрушаться [Amirov, 2018, p. 22].
13 В рамках территории, очерченной устойчивым сочетанием отмеченных признаков, а также с точки зрения диахронной статистики распределения морфологических групп и мотивов росписи массовой керамики наиболее ранний этап существования халафской культуры в Северной Месопотамии известен в настоящее время на поселениях, близких к течению Тигра, а именно в Ярым-Тепе 2 и Арпачия [Амиров, 2007; Amirov, Deopeak, 1997; Amirov, 2018, p. 18; Hijara, 1980(1), p. 131–154; Hijara, 1997].
14

ДАТИРОВКА ХАЛАФСКОЙ КУЛЬТУРЫ
15 Абсолютное датирование халафской культуры, на основе широкого использования калиброванных радиоуглеродных дат, в течение последних 30 лет было в значительной степени пересмотрено в сторону расширения хронологических рамок ее существования от конца 6го – начала 5го тыс. до н.э. до конца 7го и всего 6го тыс. до н.э. (см., напр., [Akkermans, 1991; Campbell, 2007].
16 Относительное положение халафских древностей было впервые определено в ходе исследований М. Маллована в 1931–1932 гг. на акрополе Ниневии на телле Куюнджик [Mallowan, 1933], когда в нижней части стратиграфического шурфа, во втором от материка слое, между отложениями ‘убейдской и хассунской культуры была обнаружена расписная керамика, известная к тому времени из раскопок на телле Халаф [Oppenheim, 1943] и Сакче-Гезу [Garstang, 1908]. Таким образом, относительная датировка халафских древностей опирается на соотношение материалов собственно халафской, хассунской, ‘убейдской, а также хронологически и географически близкой к ним самаррской культуры. Если в шурфе Куюнджика генеральное хронологическое положение халафской материальной культуры является предельно ясным, то в широком культурном контексте ситуация выглядит несколько более сложной, и связано это с тем, что в Восточной Джезире, начиная с халафского времени и вплоть до культуры «Ниневия 5» (т.е., по меньшей мере, от середины 6го тыс. до н.э. и до середины 3го тыс. до н.э), смена археологических культур имела не дискретный, но непрерывный характер. А в Западной Джезире и Левантийском регионе ситуация была еще более сложной. Здесь непрерывность культурного процесса отмечена с эпохи раннего керамического неолита, предшествовавшего появлению халафской культуры.
17 В Восточной Джезире мы практически не знаем памятников, где хассунская и халафская материальная культура находились бы в непрерывном стратиграфическом контексте. Сделанные здесь наблюдения, как правило, говорят о дискретности и некотором временном разрыве между этими культурами. Например, в Синджарской степи, на группе теллей Ярым-Тепе, халафские погребения были впущены в слой хассунского поселения Ярым-Тепе 1, когда это оставленное жителями поселение уже превратилось в телль9 [Мунчаев, Мерперт, 1981, c. 18–20; Мерперт, Мунчаев, 1982, c. 46–47]. Судя по всему, халафское поселение в группе Ярым-Тепе было основано после достаточно короткого перерыва вслед за прекращением жизни хассунского поселка.
9. Следует отметить, что эта группа погребений датируется поздним этапом развития халафской культуры.
18 В этом же районе Северной Месопотамии, между Тигром и Синджарским хребтом, фиксируются одни из первых контактов носителей ‘убейдской и халафской культур. Яркий пример этого процесса демонстрирует халафское поселения Ярым-Тепе 2, где в культурном слое на рубеже среднего и позднего этапов развития халафской культуры появляются отдельные подражания сосудам ‘убейдского вида10 [Амиров, 1994; Amirov, Deopeak, 1997; Amirov, 2018, p. 18–22]. С момента первого появления количество керамики ‘убейдского облика на этом и соседнем поселении Ярым-Тепе 3 начинает постоянно возрастать. Постепенно ‘убейдская керамика подчиняет своим стандартам как морфологию, так и мотивы росписи автохтонной халафской керамики. На поселениях группы Ярым-Тепе выделяется период халафско-‘убейдской трансформации (или аккультурации). Уже после прекращения жизни на поселении Ярым-Тепе 2 на соседнем поселении Ярым-Тепе 3 керамика из верхних слоев теряет последние признаки халафской культуры и превращается в северо-‘убейдскую. На наш взгляд, причиной этой культурной трансформации был опережающий технологический прогресс носителей ‘убейдской культуры, а именно изготовление массовой керамики на поворотном механизме, что было зафиксировано в слое ЯТ 2 с начала позднего периода халафской эволюции [Амиров, 1994; Amirov, Deopeak, 1997; Amirov, 2018, p. 18–22]. Длительный процесс аккультурации халафской культуры ‘убейдской помимо группы теллей Ярым-Тепе был отмечен на значительном количестве исследованных северомесопотамских поселений этого времени (см., напр., [Breniquet, 1996; Robert et al., 2008; Becker, 2013, p. 463–464]).
10. Первое проявление ‘убейдских влияний (в виде сосудов колоколовидной формы, изготовленных на поворотном механизме) было отмечено в 6м слое (условные горизонты 23–24), что соответствует началу позднего периода халафской эволюции в Ярым-Тепе 2 [Amirov, 2018, p. 18].
19 Из относительного датирования халафской культуры представляется, что цикл её жизни, построенный на основании радиокарбонных дат, выглядит чрезмерно растянутым, а наиболее ранние даты, предложенные на основе калиброванной радиокарбонной датировки, выглядят неоправданно удревнёнными. Абсолютные рамки существования халафской культуры должны тяготеть ближе ко второй – четвертой четверти 6го тыс. до н.э. и даже несколько позднее.
20

ЭКОНОМИКА НОСИТЕЛЕЙ ХАЛАФСКОЙ КУЛЬТУРЫ
21 Экономика носителей халафской материальной культуры базировалась на неполивной культивации зерновых, прежде всего ячменя, и разведении животных (мелкий рогатый скот, крупный рогатый скот, свинья). Судя по всему, практиковалось отгонное скотоводство в пределах нескольких десятков километров от материнского поселения, о чем свидетельствуют незначительные по размерам, видимо сезонные, халафские поселки без следов значительных архитектурных сооружений, выдвинутые в степь, такие как Телль-Кашкашок 1, Телль-Хазна 2, Умм-Ксейр, Шамс-ад-Дин и др. В экономике носителей халафской культуры очевидна значительная роль охоты.
22

КЕРАМИЧЕСКОЕ ПРОИЗВОДСТВО
23 Для халафской археологической культуры характерно наличие нескольких технологических и функциональных разновидности керамических сосудов. В коллекциях массовой халафской керамики отмечаются так называемые груболепные толстостенные сосуды, лишенные декора. Эти сосуды имеют очевидное хозяйственно-кухонное назначение. Еще одна группа представлена тонкостенными сосудами парадного облика, богато декорированными росписью и реже гравировкой. Третья массовая разновидность халафской посуды представлена тонкостенной керамикой, аналогичной расписной, но лишенной декора11. На типичном халафском поселении Ярым-Тепе 2 было отмечено следующее соотношение групп керамики: расписная керамика составляла 24% фрагментов от всей обнаруженной в ходе раскопок, груболепная кухонная керамика – 10%, хозяйственная толстостенная керамика – 15%, тонкостенная нерасписная керамика – 51% [Амиров, 1994].
11. Строго говоря, среди этой группы часть может принадлежать фрагментам от сдержанно декорированных сосудов (как правило, позднего периода халафской культуры), не содержащих декора непосредственно на обнаруженном черепке.
24 Вся ранняя халафская керамика монохромная; в качестве красителя используются окислы железа (охра?). Иногда она имеет эффект бихромности (как правило, от красного, светло-коричневого до темно-коричневого цвета), который может быть связан с концентраций раствора красителя и неравномерностью обжига. Настоящий бихромный эффект на халафской керамике связан с использованием красителя белого цвета (известь?). Также известно наличие на халафской керамике полихромного (трихромного) эффекта, который достигался при так называемой технике росписи в резерве, использовавшей фоновый цвет. Бихромный и полихромный эффект появляется на халафской керамике в течение позднего этапа развития этой культуры.
25 Вся ранняя халафская керамика изготовлена методом ручной лепки без применения поворотного устройства. В связи с этим среди халафских сосудов, помимо простых округлых форм, также известны и сосуды повторяющихся геометрически сложных, неправильных форм. С начала позднего этапа халафской эволюции отмечено первое знакомство халафских гончаров с поворотным устройством, что было связано с влиянием носителей ‘убейдской археологической культуры [Nissen, 1989; Amirov, 2018, p. 18–22]. К финалу халафской культуры (например, на поселении Ярым-Тепе 2) почти вся посуда изготавливалась на поворотном устройстве центрированного вращения.
26 Халафская роспись иногда имеет глянцевый, так называемый люстровый, эффект, который получался в результате спекания красителя из раствора охры и щелочных силикатов при высокой температуре обжига. Обжиг халафской керамики производился в сложных двухкамерных гончарных горнах, которые имели топочную и обжигательную камеры, разделенные теплопроводно-разделительным блоком [Мунчаев, Мерперт, 1981, c. 181–182, рис. 54–55].
27 Роспись на массовой халафской керамической посуде имеет значительную художественную ценность. Это касается как геометрических композиций, стилизованных зооморфных и растительных изображений, так и натуралистических изображений людей (мужчин и женщин), животных (домашних и диких, в особенности хищных, кошачьих), птиц. Особое значение имеет изображение сложных сюжетных композиций.
28 Помимо массовой керамики в халафской культуре известны сосуды экстраординарных индивидуальных форм. Наиболее яркие находки такого рода были сделаны на поселении Ярым-Тепе 2. Здесь были обнаружены емкости для жидкости в виде стоящей антропоморфной женской фигуры, и зооморфный сосуд, изображающий свинью [Мунчаев, Мерперт, 1981, с. 211–212, рис. 68–70; с. 252–253, рис. 98–99]. Cосуд в виде женской фигуры был также обнаружен в Домуз-Тепе [Belcher, Croucher, 2016]. Еще один фрагмент от антропоморфного сосуда аналогичного найденному в Ярым-Тепе 2 был зафиксирован в Телль-Арпачия [Hijara, 1980(2), fig. 20]. Очевидно, что назначение этих сосудов далеко от утилитарного и могло быть связано с ритуальными действиями и, возможно, с общественным культом.
29

АРХИТЕКТУРА
30 Для халафской культуры известны две разновидности ординарных бытовых архитектурных сооружений. Это кругоплановые и прямоугольные конструкции. Судя по археологическому контексту, круглоплановые сооружения, так называемые толосы, использовались преимущественно в качестве жилых помещений12. Круглоплановые конструкции могли составлять до четверти всех зданий в поселениях раннего-среднего этапа развития халафской культуры. Соответственно бóльшая часть сооружений в поселениях халафской культуры, даже во время максимального использования круглоплановых зданий, всегда была представлена прямоугольными конструкциями. Прямоугольные конструкции в Восточной Джезире, очевидно, служили в качестве хозяйственных и технических помещений, в то время как в Западной Джезире на некоторых поселениях с халафским обликом материальной культуры прямоугольные конструкции могли использоваться в качестве хозяйственных как, так и жилых помещений.
12. Следует также отметить, что известны отдельные, вероятно жилые, круглоплановые конструкции с встроенными «ларями», видимо, для хранения зерновых припасов, например, в Ярым-Тепе 3 толос 137 из слоя 3 [Merpert, Munchaev, 1993, р. 188–189; fig. 9.18–9.19], а также толосы, полностью разделенные внутренними стенами на маленькие секции, что делает их непригодными для жилья. Здесь можно отметить, например, толос № 31 из слоя VI Ярым-Тепе 2 или толосы 1 и 4 из слоя B 4-2а Телль-Тавила [Becker, 2015, p. 657, Tafel III; p. 661, Tafel VII]. Очевидно, что такие сооружения, скорее всего, могли использоваться в качестве хранилищ для припасов и прежде всего для зерна.
31 Ординарные архитектурные сооружения халафской культуры возводились так называемым методом тауф, из ломтей неформованной глины. Круглоплановые конструкции имели купольное перекрытие. Такие сооружения возводятся в Джезире (например, мухафаза Эр-Ракка в Сирии и на сопредельной территории в Турции) до настоящего времени. Очевидно, что основной формой перекрытий прямоугольных конструкций была плоская крыша, как это практикуется и в настоящее время. Однако благодаря живописным изображениям на керамических сосудах мы знаем, что носители халафской культуры использовали также и двускатные коньковые крыши. На сосудах в разных частях халафской ойкумены на поселениях Арпачия и Домуз-Тепе зафиксированы схематичные изображения одинаковых высоких зданий под двускатными крышами с изогнутым коньком [Hijara, 1978; Kansa et al. 2009(2), p. 910, fig.5; Carter, 2012, fig. 10.a]. Эти конструкции представляют собой экстраординарные наиболее значительные архитектурные сооружения, вероятно, общественного назначения, которые могли быть связаны с религиозной практикой. Пока это единственные и к тому же косвенные свидетельства наличия общественных сооружений у носителей халафской культуры, а их архитектурные остатки не зафиксированы археологически. Вероятнее всего, эти здания были, каким-то образом связаны с погребальным обрядом, о чем речь пойдет ниже.
32 Как правило, халафские поселения не имеют централизованной планировки, ярким примером чему являются планы последовательных поселков в Ярым-Тепе 2–3 (см., например, [Мунчаев, Мерперт, 1981, p. 186–197; Merpert, Munchaev, 1993(1), p. 168–170; p. 188]) и других поселений. Однако элементы централизованной планировки на поселениях этого времени были зафиксированы на окраине халафского мира. Например, на поселении Телль-Курду в Амукской долине исследованы плотно расположенные прямоугольные здания, которые размещаются по обе стороны от центральной улицы [Özbal, 2010, p. 48–49].
33

ПОГРЕБАЛЬНЫЙ ОБРЯД
34 На первый взгляд для погребальной практики халафской культуры характерна неустойчивость обряда. Были зафиксированы как интрамуральные погребения под полами и экстрамуральные погребения на особых участках непосредственно на территории поселений (например, [Мунчаев, Мерперт, 1981, c. 207]), так и некрополи, вынесенные за пределы поселений13. Среди разновидностей погребального обряда, исследованного в разных частях халафской ойкумены, отмечены как ингумации, так и кремации. Ингумации могут быть представлены индивидуальными первичными захоронениями, как правило в скорченном положении, так и вторичными погребениями. Среди вторичных погребений известны как индивидуальные, так и коллективные захоронения, как это было зафиксировано, например, в Ярым-Тепе 2, Арпачии, Телль-Аззо, Домуз-Тепе14 [Мунчаев, Мерперт, 1981, c. 198–209; Hijara, 1978; Killick, Roaf, 1983; Campbell et al. 1999, р. 400–404]. Одной из зафиксированных разновидностей вторичных погребений халафской культуры являются отдельные захоронения черепов, которые иногда помещались в керамические сосуды [Мунчаев, Мерперт, 1981, c. 208; Hijara, 1978]. Еще одна разновидность вторичных погребений халафской культуры – захоронение посткраниальных скелетов. Такое коллективное погребение было обнаружено на поселении Телль-Аззо в Восточной Джезире [Killick, Roaf, 1983; Brereton, 2011, p. 608–609]. Часто вторичные погребения халафской культуры несут на себе следы огневого воздействия разной степени интенсивности. Этот факт был неоднократно отмечен на ряде поселений, и прежде всего на Ярым-Тепе 2 [Мунчаев, Мерперт, 1981, с. 198–207]. Вторичные погребения могут принадлежать как взрослым индивидуумам, так и детям, что было зафиксировано в Ярым-Тепе 2 [Мунчаев, Мерперт, 1981, c. 198–208]. Также известны детские погребения в сосудах, как это было отмечено в Телль-Халула [Brereton, 2011, p. 647–648].
13. К числу таких кладбищ относится некрополь из 16 халафских погребений, впущенных в слой Ярым-Тепе 1 [Мунчаев, Мерперт, 1981, c. 20], который был, очевидно, связан с одним из халафских поселений группы Ярым-Тепе.

14. Так называемая яма смерти в поселении Домуз-Тепе имеет особый, экстраординарный характер, не связанный со стандартным обрядом погребения усопших. Здесь были обнаружены останки 40 погребенных, располагавшихся вместе с костями животных [Campbell et al., 1999, p. 400–404; Carter et al., 2003, p. 120–128; Kansa et al., 2009(1); Gauld et al., 2012].
35 Для ингумаций халафской культуры характерны несколько вариантов погребальных конструкций. В частности, известны как погребения в ямах, так и погребения в ямах с подбоями и катакомбах [Мерперт, Мунчаев, 1982; Merpert, Munchaev, 1993(2)].
36 Отмеченная многовариантность погребального обряда кажется беспрецедентной для единой культурной традиции, но если структурировать халафские погребения с точки зрения их географического распространения и относительного положения во времени, то ситуация выглядит несколько более упорядоченной, по меньшей мере на уровне статистических тенденций. Если исключить экстраординарное захоронение в Домуз-Тепе и учитывать только стандартные (т.е. повторяющиеся) разновидности известных нам халафских погребений, то мы увидим, что вторичные захоронения наиболее многочисленны в Восточной Джезире. Больше всего их известно в Ярым-Тепе 2 [Мунчаев, Мерперт, 1981, c. 208], также они зафиксированы в Арпачии [Hijara, 1978], Телль-Аззо [Killick, Roaf, 1983; Brereton, 2011, p. 609], Гавра (Burial B; C) [Tobler, 1950; Peasnall, 2002; Brereton, 2011, p. 685–686], Харабех-Шаттани [Watkins, 1986; Brereton, 2011, p. 561–562].
37 В западной части халафского культрного ареала вторичные погребения встречаются несколько реже, тем не менее они известны также и в халафских поселениях на Евфрате. Например, в Чави-Тарласи среди 19 погребений по меньшей мере 10 вторичных (как захоронения черепов, так и посткраниальные скелеты), но и первичные ингумации здесь также зафиксированы [Becker, von Wickede, 2018, p. 51–68, Abb 25; Brereton, 2011, p. 483–485]. В Шамс-ад-Дин было обнаружено вторичное погребение [Brereton, 2011, p. 580]. В Гирикихаждиян известно только одно вторичное погребение и 3 случая первичной ингумации [Watson, Le Blank, 1990, p. 121–122; Brereton, 2011, p. 539–540].
38 В целом обряд вторичного погребения статистически наиболее многочисленно представлен на халафских памятниках, расположенных близко к долине Тигра, а по мере удаления в сторону Евфрата и к западу от него эта форма погребального ритуала встречается реже.
39 Если рассматривать халафский погребальный обряд в диахронном контексте на памятниках с мощным культурным слоем, отражающим длительную эволюцию этой культуры, то становится очевидным, что если на относительно раннем этапе развития халафской культуры статистически наиболее многочисленны вторичные погребения, то для наиболее позднего этапа (позднего халафа и переходного халафско-‘убейдского периода) будут наиболее типичны индивидуальные первичные ингумации. Здесь показательны памятники с мощностью халафского культурного слоя, порядка 7 м, такие как Ярым-Тепе 2 и Арпачия. Если для нижних слоев этих поселений типичны вторичные погребения15 [Мунчаев, Мерперт, 1981, c. 198–208; Hijara, 1978], то относительно поздние погребения халафской культуры, исследованные на поселениях Арпачия, Ярым-Тепе 2, Ярым-Тепе 3, а также в халафском некрополе, впущенном в слой Ярым-Тепе 1, представлены преимущественно первичными ингумациями16.
15. Например, среди 15 как индивидуальных так и коллективных халафских погребений исследованных в нижних слоях 8–9 в Ярым-Тепе 2, практически все вторичные.

16. В Ярым-Тепе 2, в слоях 7–4, представляющих преимущественно поздний этап халафской культуры, было исследовано 10 главным образом детских погребений. Восемь из них представлены первичными ингумациями костяков в скорченном положении [Merpert Munchaev, 1993, p. 211]. И только в слоях 7–6, отмечающих рубеж среднего и позднего периода халафской культуры, были зафиксированы два случая кремации. Видимо, именно в начале позднего этапа халафской эволюции происходит изменение погребального обряда, которое первоначально затронуло только детские погребения, распространившись позднее и на взрослые погребения. Все погребения (четыре детских погребения) из позднехалафских слоев Ярым-Тепе 3 также представлены первичными ингумациями. Среди 16 погребений халафского некрополя в ЯТ 1 не обнаружено ни кремаций, ни захоронения черепов, и только одно из погребений имеет вторичный характер [Merpert, Munchaev, 1993, p. 219]. В Арпачии, среди наиболее ранних погребений, предшествующих слою ТТ10, зафиксированы пять захоронений черепов в сосудах и только один случай первичной ингумации. С другой стороны, все девять халафских погребений, исследованных М. Маллованом выше слоя ТТ 10, были представлены первичными ингумациями в скорченном положении [Hijara, 1978, p. 125].
40 Синтез данных, собранных по материалам погребений и нарративных сюжетов на расписных сосудах, позволяет реконструировать некоторые детали погребального обряда, связанного с практикой вторичных захоронений халафской культуры. Сам по себе обряд вторичного погребения предполагает, по меньшей мере, два этапа в ходе погребального ритуала. Если второй этап воспроизводится материалами погребений, то первый этап халафского погребального ритуала представлен на одном из сосудов, обнаруженных в Домуз-Тепе. На этом сосуде изображена экскарнация стервятниками нескольких предварительно обезглавленных тел [Carter, Campbell, 2006, p. 320, fig. 6; Carter, 2012, p. 111, fig. 9.a–b]. А на другом сосуде из того же Домуз-Тепе очень похожие птицы изображены сидящими на двускатной крыше некого башнеобразного сооружения [Carter, 2012, p. 112, fig. 10.a–b]17. Это дает основания предположить, что такого рода высокие башнеобразные сооружения с двускатной крышей могли быть как-то связаны с обрядом эскарнации18.
17. Очевидно, что эти схематические изображения птиц на крыше здания имеют не декоративное, а смысловое значение. Также надо отметить, что изображения пернатых являются распространенным сюжетом на халафской расписной керамике. Известны как схематические, так и натуралистические изображения. Среди натуралистических воспроизведений птиц, зафиксированных на многих халафских поселениях и в особенности Ярым-Тепе 2 и 3 [Merpert, Munchaev, 1993, p. 160, fig. 8.30:1–10; p. 199, fig. 9.33:2, 9.37], можно дифференцировать несколько разновидностей пернатых, таких как цапля, фламинго, сова, и птиц, похожих на грифов.

18. С этими сооружениями были связаны и другие акции ритуального характера. В слое VII Арпачии было обнаружено коллективное погребение из 4х черепов в стоящих рядом сосудах. На стенках одной из найденных здесь чаш с внутренней стороны была нарисована сцена с участием двух женщин, вооруженного мужчины, кошачьего хищника и коровы. Все это действие происходит вокруг высокого знания с двускатной крышей, изображенного на дне этой чаши [Hijara, 1978, p. 125–126].
41 Соответственно дальнейшие ритуальные действия воспроизводятся на основании обнаруженных останков погребенных. Основываясь на статистике, мы можем утверждать, что после обряда обезглавливания и экскарнации тел стервятниками собранные костные остатки, как правило, подвергались огневому воздействию различной степени интенсивности, поскольку известны погребения как полностью, так и частично кремированных останков. После этого останки захоранивались либо под полами помещений, либо на специальных открытых участках, в том числе и в некрополях непосредственно на территории поселений.
42

ТОРГОВЫЕ КОНТАКТЫ
43 Для халафской культуры характерна активная торговая деятельность, которая касалась как региональной и внутренней торговли, так и внешней торговли за пределы халафской ойкумены.
44 При помощи изотопного метода была выявлена система внутренней обменной торговли между халафскими поселениям. В Хабурской степи и на Тигре в районе Арпачии метод нейтронной активации позволил выявить отдельные центры производства и площадь циркуляции керамики, изготовленной в этих центрах [Davidson, McKerrel, 1976; 1980].
45 Внешняя торговля за пределы халафской ойкумены была в значительной мере определена потребностями в сырье. Большая часть орудий труда и многочисленные поделки, включая отдельные эксклюзивные сосуды, изготавливались из обсидиана. Ближайшие к Месопотамии источники обсидиана находятся в Восточной Анатолии. Проведенные анализы в качестве основных месторождений обсидиана для поселений халафской культуры называют вулканы Бингёль и Немрут-Даг. Соответственно в этом направлении, ближе границе Месопотамской степи и гор Тавра и прежде всего вдоль русел Тигра и Евфрата, вплоть до озера Ван (Тильки-Тепе), отмечено значительное распространение как керамических импортов, так и переселенческих поселений носителей халафской культуры [Healey, Campbell, 2014; Korfmann, 1982, p. 43–60].
46 Для халафской культуры характерной и распространенной категорией находок являются многочисленные печати-штампы с геометрическими изображениями, которые интерпретируются как знаки собственности. Их обнаруживают в различных частях халафской ойкумены и в значительном количестве, иногда десятками и более [Мунчаев, Амиров 2018(1), c. 14–19; Мунчаев, Амиров, 2018(2), c. 5–8; Carter, 2010; Atakuman, 2013].
47

СОЦИАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ
48 На основании доступных нам остатков архитектурных сооружений поселения халафской культуры внешне выглядит достаточно эгалитарно. Нам неизвестны примеры очевидной имущественной либо социальной стратификации внутри халафских поселений. Также мы не знаем прямых архитектурных примеров, которые могут говорить о концентрации общественного труда либо о концентрации общественного продукта в едином хранении (типа общинных зернохранилищ). В качестве исключения можно отметить так называемый сгоревший дом гончара в слое ТТ6 Арпачии, где были обнаружены в значительном количестве керамические сосуды высокого качества изготовления, что выделяло это здание из ряда других19. В то же время о существовании в халафском обществе значительных по размерам сооружений, архитектурно отличающихся от рядовых домостроений, можно судить по таким косвенным данным, как уже упоминавшиеся сосуды с изображениями сложных, очевидно общественных, зданий [Hijara, 1978; Campbell, 2010, p. 153].
19. Есть точка зрения, что сожжение этого здания и его содержимого было общественным ритуально-жертвенным актом.
49 Не вызывает сомнения, что халафское общество было достаточно сложно организованным, о чем свидетельствуют многие признаки, такие как наличие специализированного керамического производства, широкое использование знаков собственности и значительная торговая активность как внутри, так и за пределами халафской ойкумены. К важным признакам, говорящим о существовании элементов иерархической организации в халафском обществе, относится наличие по меньшей мере двух размерных групп среди оседлых (не сезонных) поселений. Помимо стандартных поселений мы знаем о существовании сложно организованных поселков, имеющих несколько центров, по-видимому объединявших несколько общин. Среди таких поселений можно отметить двуядерное поселение халафского времени группы Ярым-Тепе 2–3 и мегапоселения, или кластеры поселений, такие как Телль-Айлюн, Телль-Халаф, Домуз-Тепе и ряд других. Наличие поселений, объединявших несколько близкорасположенных общин, и значительное количество жителей (на самых крупных из них можно предположить до нескольких сотен человек) свидетельствует о существовании общих идеологических воззрений и общественных структур, управлявших этими сложно составленными социальными организмами. В связи с этим, несмотря на то что мы не имеем для халафской культуры материальных свидетельств стратификации и выделения лидеров, мы можем с достаточной долей достоверности предположить, что общественная организация халафского общества была близка к так называемому вождеству.

References

1. Амиров Ш.Н. Морфология керамики халафской культуры Северной Месопотамии (По материалам поселения Ярым-Тепе 2). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. М., 1994 [Amirov Sh.N. Morphology of North Mesopotamian Halaf Pottery (Based on Materials of Yarim Tepe 2 Settlement). Abstract of PhD Thesis. Moscow, 1994 (in Russian)].

2. Амиров Ш.Н. Рец. на: Tell Sabi Abyad the late Neolithic Settlement. Report on the Excavations of the University of Amsterdam (1988) and National Museum of Antiquities Leiden (1991–1993) in Syria. Vol. I–II. Ed. P.N.M.G. Akkermans. Leiden: Nederlands Historisch-Archeologisch Instituut te Istanbul, 1996. Российская Археология. 1999. № 2. С. 233–237 [Amirov Sh.N. review: Tell Sabi Abyad the late Neolithic Settlement. Report on the Excavations of the University of Amsterdam (1988) and National Museum of Antiquities Leiden (1991–1993) in Syria. Vol. I–II. Ed. P.N.M.G. Akkermans. Leiden: Nederlands Historisch-Archeologisch Instituut te Istanbul, 1996. Rossiyskaya Arheologia. 1999. No. 2. Pp. 233–237 (in Russian)].

3. Амиров Ш.Н. Методика и исследования морфологии халафской керамики. Три четверти века. Д.В. Деопику – друзья и ученики. М.: Памятники исторической мысли, 2007. C. 465–472 [Amirov Sh.N. Method and Investigation of Halafian Pottery Morphology. Three-Quarters of a Century. Devoted by Friends and Followers to D.V. Deopeak. Moscow: Pamiatniki istoricheskoi mysli, 2007. Pp. 465–472 (in Russian)].

4. Мерперт Н.Я, Мунчаев Р.М. Погребальный обряд племен халафской культуры. Археология Старого и Нового Света. М.: Наука, 1982. С. 28–49 [Merpert N.Y., Munchaev R.M. Burial Rites of Halafian Culture Tribes. The Archaeology of Old and New World. Moscow: Nauka, 1982. Pp. 28–49 (in Russian)].

5. Мунчаев Р.М. Энеолит Кавказа. Энеолит СССР. М.: Наука, 1982. С. 93–164 [Munchaev R.M. The Eneolithic of the Caucasus Region. Eneolithic Period in the USSR. Moscow: Nauka, Pp. 93–164 (in Russian)].

6. Мунчаев Р.М., Амиров Ш.Н. Homo Dominus. О знаках собственности в Северной Месопотамии эпохи поздней первобытности (Часть 1). Российская Археология. 2018(1). № 3. C. 9–22 [Munchaev R.M., Amirov Sh.N. Homo Dominus. About signs of ownership in the Late Prehistory of Northern Mesopotamia (Part 1). Rossiyskaya Arheologiya. 2018(1). No. 3. Pp. 9–22 (in Russian)].

7. Мунчаев Р.М., Амиров Ш.Н. Homo Dominus. О знаках собственности в Северной Месопотамии эпохи поздней первобытности (Часть 2). Российская Археология. 2018(2). № 4. С. 5–16 [Munchaev R.M., Amirov Sh.N. Homo Dominus. About signs of ownership in the Late Prehistory of Northern Mesopotamia (Part 2). Rossiyskaya Arheologiya. 2018(2). No. 4. Pp. 5–16 (in Russian)].

8. Мунчаев Р.М., Амиров Ш.Н., Сулейман А. Поселения Телль Хазна I и Кашкашок III в Северо-Восточной Сирии – сравнительный анализ. Российская Археология. 2011. № 2. С. 27–42 [Munchaev R.M., Amirov Sh.N. Suleiman A. The settlements Tell Hazna I and Kashkashok III in Northeastern Syria: a comparative analysis. Rossiyskaya Arheologiya. 2011. No. 2. Pp. 27–42 (in Russian)].

9. Мунчаев Р.М., Амиров Ш.Н., Магомедов Р.Г. Завершение раскопок Телль Хазны I и начало изучения Телль Айлюна (Сирия) в 2010 г. Российская Археология. 2015. № 3. С. 5–19 [Munchaev R.M., Amirov Sh.N., Magomedov R.G. The completion of the excavations of Tel Khazna I and the beginning of the research of Tel Aylun (Syria) in 2010. Rossiyskaya Arheologiya. 2015. No. 3. Pp. 5–19 (in Russian)].

10. Мунчаев Р.М., Мерперт Н.Я. Раннеземледельческие поселения Северной Месопотамии. Исследования советской экспедиции в Ираке. М.: Наука, 1981 [Munchaev R.M., Merpert N.Y. Earlies Agricultural Settlements of Northern Mesopotamia. The Investigations of Soviet Expedition in Iraq. Moscow: Nauka, 1981 (in Russian)].

11. Мунчаев Р.М., Мерперт Н.Я., Бадер Н.О., Амиров Ш.Н. Телль Хазна II – раннеземледельческое поселение в Северо-Восточной Сирии. Советская Археология. 1993. № 4. С. 25–42 [Munchaev R.M., Merpert N.Y., Bader N.O., Amirov Sh.N. Tell Hazna II: an Early Agricultural Settlement in North-East Syria. Sovetskaya Arheologiya. 1993. No. 4. Pp. 25–42 (in Russian)].

12. Akkermans P.M.M.G. Villages in the Steppe. Later Neolithic Settlement and Subsistence in the Balikh Valley, Northern Syria. Amsterdam: Universiteit van Amsterdam, 1990.

13. Akkermans P.M.M.G. New Radiocarbon Dates for the Later Neolithic of Northern Syria. Paléorient. Vol. 17. 1991. Pp. 121–125.

14. Akkermans P.M.M.G., Burying the dead in Late Neolithic Syria. Proceedings of the 5th International Congress on the Archaeology of the Ancient Near East , Madrid April 3–8 2006. Madrid: Universidad Autónoma de Madrid, 2008. Vol. 3. Pp. 641–646.

15. Akkermans P.M.M.G., Brüning M., Hammers N., Huigens H., Kruijer L., Meens A., Nieuwenhuyse O., Raat A., Rogmans E. F., Slappendel C., Taipale S., Tews S., Visser E. Burning down the house: the burnt building V 6 at Late Neolithic Tell Sabi Abyad, Syria. Analecta Praehistorica Leidensia 43/44. Leiden: Leiden University, 2012. Pp. 307–324.

16. Akkermans P.M.M.G., Brüning M.L., Huigens H.O., Nieuwenhuyse O.P. Tell Sabi Abyad 1994–1999 Campaigns: Late Neolithic Stratigraphy and Architecture. in. Excavations at Late Neolithic Tell Sabi Abyad, Syria. The 1994–1999 Field Seasons. Eds: P.M.M.G. Akkermans, M.L. Brüning, H.O. Huigens, O.P. Nieuwenhuyse. Turnhout: Brepols, 2014. Pp. 29–86.

17. Akkermans P.M.M.G., Schwartz G.M. The Archaeology of Syria. From Complex Hanter-Gatherers to early Urban Societies (ca. 16000–300 BC). Cambridge World archaeology. Cambridge: Cambridge University Press, 2003.

18. Al-Radi S., Seeden H. The American University of Beirut Rescue Excavations at Shams ed-Din Tannira. Berytus. 1980. Vol. 28. Pp. 88–126.

19. Amirov Sh.N. The Morphology Of Halafian Painted Pottery From Yarim Tepe II, And The Process Of Ubaidian Acculturation. II Workshop on Late Neolithic Ceramics in Ancient Mesopotamia: pottery in context. Eds: A. Gómez-Bach, J. Becker, M. Molist. Monografies del MAC 1. Barcelona: Museu d’Arqueologia de Catalunya, 2018. Pp. 15–23.

20. Amirov, Sh.N., Deopeak D.V. Morphology of the Halafian Painted Pottery from Yarim Tepe 2, Iraq. Baghdader Mitteilungen. 1997. No. 28. Pp. 69–86.

21. Arntz M. Re-figuring the past. Interpreting Early Halaf Figurines from Tell Sabi Abyad (Syria). Universiteit Leiden, Faculteit der Archeologie Heemskerk, april, 2013.

22. Atakuman Ç. Deciphering Later Neolithic stamp seal imagery of Northern Mesopotamia. Documenta Praehistorica. 2013. XL. Pp. 1–18.

23. Becker J. Tell Halaf: New Results on the Late Neolithic Period in Northeastern Syria. Interpreting the Late Neolithic of Upper Mesopotamia. Turnhout: Brespols, 2013. Pp. 455–466.

24. Becker J. Tell Tawila, Tell Halaf und Wadi Hamar: Halaf und ‘Obeid-Zeit in Nordost-Syrien. Regionale Entwicklungen, Gemeinsamkeiten und Unterschiede. Vol. I–II. Bibliotheca neolithica Asiae meridionalis et occidentalis. Berlin: Ex Oriente, 2015.

25. Becker J., von Wickede A. Çavi Tarlası. Identität und Kontakt am Beispiel eines spätneolithischen Fundplatzes der Ḥalaf-Zeit. Vol. I–II, Bibliotheca neolithica Asiae meridionalis et occidentalis. Berlin: Ex Oriente, 2018.

26. Belcher E., Croucher K. Exchanges of Identity in Prehistoric Anatolian Figurines. Proceedings of the 9th International Congress on the Archaeology of the Ancient Near East: 9–13 June 2014, Basel. Wiesbaden: Harrassowitz Verlag, 2016. Vol. 1. Pp. 43–56.

27. Breniquet C. La disparition de la culture de Halaf. Les origines de la culture d’Obeid dans le Nord de la Mésopotamie. Paris: Éditions Recherche sur les Civilisations, 1996.

28. Brereton G.D. The Social Life of Human Remains: Burial rites and the accumulation of capital during the transition from Neolithic to urban societies in the Near East. University College London. Thesis submitted for examination for the degree of Doctor of Philosophy (PhD). London, 2011.

29. Campbell S. Rethinking Halaf Chronologies. Paléorient. 2007. Vol. 33, No. 1. Pp. 103–136.

30. Campbell S. The Dead and the Living in Late Neolithic Mesopotamia. Eds: G. Bartoloni, M.G. Benedettini. Atti del Convegno internazionale Sepolti tra i vivi, buried among the living: evidenza ed interpretazione di contesti funerari in abitato, Roma, 26–29 Aprile 2006. Roma: Università degli studi di Roma «La sapienza», 2007–8. Pp. 125–140.

31. Campbell S. Understanding Symbols: Putting Meaning into the Painted Pottery of Prehistoric Northern Mesopotamia. Development of Pre-state communities in Ancient Near East. Eds: D. Bolger, L.C. Maguire. Oxford: Oxbow books, 2010. Pp. 147–155.

32. Campbell, S., Carter E., Healey E., Anderson S., Kennedy A., Whitcher S. Emerging Complexity on the Kahramanmaraş Plain, Turkey: The Domuztepe Project 1995–1997. American Journal of Archaeology. 1999. Vol. 103, No. 3. Pp. 395–418.

33. Carter E. The Glyptic of the Middle-Late Halaf Period at Domuztepe, Turkey (ca 5755–5450). Paléorient. 2010. Vol. 36, No. 1. Pp. 159–177.

34. Carter E. On Human and Animal Sacrifice in the Late Neolithic at Domuztepe. Sacred Killing: The Archaeology of Sacrifice in the Ancient Near East. Eds: Porter A., Schwartz G.M. Winnona Lake Indiana: Eisenbrauns, 2012. Pp. 97–124.

35. Carter E., Campbell S., Gauld S. Elusive complexity: New Data from Late Halaf Domuztepe in South Central Turkey. Paléorient. 2003. Vol. 29, No. 2. Pp. 117–134.

36. Carter E., Campbell S. Report on the 2004 Excavation Season at Domuztepe. Kazı Sonuçları Toplantısı. 2006. 27(1). Pp. 313–324.

37. Cruells W. Pottery. Tell Amarna (Syrie) I. La Périod de Halaf. Eds: Ö. Tunca, M. Molist, W. Cruells. Louvain–Paris–Dudley: Peeters Publishers, 2004. Pp. 41–199.

38. Cruells W. La poterie. Chagar Bazar (Syrie) 1. Les sondages préhistoriques (1999–2001). Eds: Ö. Tunca, A-M.H. Baghdo, W. Cruells. Publications de la Mission archéologique de l’Université de Liège en Syrie. Association pour la promotion de l’histoire et de l’archéologie orientales (APHAO). Louvain–Paris–Dudley: Peeters Publishers, 2006. Pp. 25–80.

39. Cruells W., Molist M., Tunca Ö. Tell Amarna in the General framework of the Halaf Period. Tell Amarna (Syrie) I. La Périod de Halaf. Eds: Ö. Tunca, M. Molist, W. Cruells. Louvain–Paris–Dudley: Peeters Publishers, 2004. Pp. 261–282.

40. Davidson T.E. Pottery Manufacture and Trade at the Prehistoric Site of Tell Akab, Syria. Journal of Field Archaeology. 1981. Vol. 8, No. 1. Pp. 65–77.

41. Davidson T.E., McKerrell H. Pottery Analysis and Halaf Period Trade in the Khabur Headwaters Region. Iraq. 1976. Vol. 38. Pp. 45–56.

42. Davidson T.E., McKerrell H. The neutron activation analysis of Halaf and Ubaid pottery from Tell Arpachiyah and Tepe Gawra. Iraq. 1980. Vol. 42. Pp. 155–67.

43. De Contenson H. Préhistoire de Ras Shamra. Ras Shamra-Ougarit VIII. Paris: Éditions Recherche sur les Civilisations, 1992.

44. Du Plat Taylor J., Williams M.V.S., Waechter J. The Excavations at Sakçe Gözü. Iraq. 1950. Vol. 12. Pp. 53–138.

45. Garstang J. Excavations at Sakje-Geuzi in North Syria: Preliminary report for 1908. Liverpool Annals of Archaeology and Anthropology. 1908. Vol. 1. Pp. 97–117.

46. Garstang J. Prehistoric Mersin. Yumuk Tepe in Southern Turkey. Oxford: Clarendon Press, 1953.

47. Gauld S.C., Oliver J.S., Kansa S.W., Carter E. On the Tail End of Variation in Late Neolithic Burial Practices. Halaf Feasting and Cannibalism at Domuztepe, Southeastern Anatolia. Bioarchaeology and Behavior. The People of the Ancient Near East. Ed. M.A. Perry. Gainesville–Tallahassee–Tampa–Boca Raton–Pensacola–Orlando–Miami–Jacksonville–Ft. Myers–Sarasota: University Press of Florida, 2012. Pp. 8–34.

48. Healey E., Campbell S. Producing adornment: Evidence of different levels of expertise in the production of obsidian items of adornment at two late Neolithic communities in northern Mesopotamia. Journal of Lithic Studies. 2014. Vol. 1, No. 2. Pp. 79–99.

49. Hijara I. Three New Graves at Arpachiyah. World Archaeology. 1978. Vol. 10, No. 2. Pp. 125–128.

50. Hijara I. Arpachiyah, 1976. Iraq. 1980(1). Vol. 42, No. 2. Pp. 131–154.

51. Hijara I. The Halaf Period in Northern Mesopotamia. London. PhD thesis University of London. 1980(2). Vol. I–II.

52. Hijara I. The Halaf Period in Northern Mesopotamia. London: Nabu publications, 1997.

53. Kansa S.W., Gauld S.C., Campbell S., Carter E. Whose Bones are those? Preliminary Comparative Analysis of Fragmented Human and Animal Bones in the “Death Pit” at Domuztepe, a LateNeolithic Settlement in SoutheasternTurkey. Antropozoologica. 2009 (1). Vol. 44, No. 1. Pp.159–172.

54. Kansa S.W., Kennedy A., Campbell S., Carter E. Resource Exploitation at Late Neolithic Domuztepe: Faunal and Botanical Evidence. Current Anthropology, Vol. 50, No. 6. 2009 (2), pp. 897-914

55. Kaplan I. The Relations on the Chalcolithic Pottery of Palestine to Halafian Ware. Bulletin of the American Schools of Oriental Research. 1960. No. 159. Pp. 32–36.

56. Killick R., Roaf M. Excavations in Iraq, 1981–82. Iraq. 1983. Vol. 45, No. 2. Pp. 199–224.

57. Kirkbride D. Early Biblos and the Beqaa. Mélanges de l’Université Saint-Joseph. 1969. 45. Pp. 43–61.

58. Kluitenberg S. Figurines. Excavations at Late Neolithic Tell Sabi Abyad, Syria. The 1994–1999 Field Seasons. Eds: P.M.M.G. Akkermans, M.L. Brüning, H.O. Huigens, O.P. Nieuwenhuyse. Turnhout: Brepols, 2014. Pp. 125–134.

59. Korfmann M. Tilkitepe – Die ersten Ansätze prähistorischer Forschung in der östlichen Türkei. Tubingen: Verlag Ernst Wasmuth, 1982.

60. Le Mière M., Nieuwenhuyse O. The Prehistoric Pottery. Tell Sabi Abyad the late Neolithic Settlement. Report on the Excavations of the University of Amsterdam (1988) and National Museum of Antiquities Leiden (1991–1993) in Syria. Vol. I–II. Ed. P.N.M.G. Akkermans. Leiden: Nederlands Historisch-Archeologisch Instituut te Istanbul, 1996. Pp. 119–284.

61. Levine L.D., McDonald M.M.A. The Neolithic and Chalcolithic Periods in the Mahidasht. Iran. 1977. Vol. 15. Pp. 39–50.

62. Mallowan M.E.L. The Prehistoric Sondage of Nineveh, 1931–1932. Annals of Archaeology and Anthropology. Liverpool: Liverpool University Press, 1933. Vol. XX. Pp. 127–186.

63. Mallowan M.E.L. The Excavations at Tall Chagar Bazar and Archaeological Survey of the Habur Region 1934–5. Iraq. 1936. Vol. 3, No. 1. Pp. 1–95.

64. Mallowan M.E.L., Rose J.C. Excavations at Tall Arpachiyah, 1933. Iraq. 1935. Vol. 2, No. 1. Pp. 1–178.

65. Marfoe L., Copeland L., Parr P.J. Arjoune 1978: Preliminary Investigations of a Prehistoric Site in the Homs Basin, Syria. Levant. 1981. 13. Pp.1–27

66. Merpert N.Y., Munchaev R.M. Yarim-Tepe III: The Halaf levels. Early Early stages in the evolution of Mesopotamian civilization: Soviet excavations in Northern Iraq. Eds: N. Yoffee, J.J. Clark. Tucson–London: The University of Arizona Press, 1993(1). Pp. 163–205.

67. Merpert N.Y., Munchaev R.M. Burial Practices of the Halaf Culture. Early Early stages in the evolution of Mesopotamian civilization: Soviet excavations in Northern Iraq. Eds: N. Yoffee, J.J. Clark. Tucson–London: The University of Arizona Press, 1993(2). Pp. 207–223.

68. Nissen H.J. The Ubaid Period in the context of the Early History of the Ancient Near East. Upon this Foundation-the ‘Ubaid reconsidered: Proceedings from the ‘Ubaid symposium Elsinore May 30th–June 1st 1988. Eds: E.F. Henricson, I. Thuessen. Cobenhaven: Museum Tusculanum Press, 1989. Pр. 245–255.

69. Özbal R. A comparative look at Halaf and Ubaid period. Social Complexity and the Tell Kurdu case. Tüba-Ar. 2010. 13. Pp. 39–59.

70. Özbal R., Gerritsen F., Diebold B., Healey E., Aydın N., Loyet M., Nardulli F., Reese D., Ekstrom H., Sholts S., Mekel-Bobrov N., Lahn B. Tell Kurdu Excavations 2001. Anatolica. 2004. 30. Pp. 37–108.

71. Oppenheim Max Frh. von Tell Halaf. Band I: Die prähistorischen Funde. Bearbeitet von Hubert Schmidt. Mit einer Einleitung zum Gesamtwerk von Max Frh. von Oppenheim. Berlin: De Gruyter, 1943.

72. Palumbi G. A Preliminary Analysis on the prehistoric pottery from Aratashen (Armenia). Les cultures du Caucase (VIe–IIIe millénaires avant notre ère) Leurs relations avec le Proche-Orient. Eds: B. Lyonnet, T. Akhundov. Paris: Éditions Recherche sur les Civilisations; CNRS, 2007. Pp. 63–76.

73. Peasnall B. Burials from Tepe Gawra. Tepe Gawra: The evolution of a small, Prehistoric center in Northern Iraq. Ed. M. Rothman. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2002. Pp. 171–234.

74. Robert B., Blanc C., Chapoulie R., Masetti-Rouault M.G. Characterising the Halaf-Ubaid Transitional Period by Studying Ceramics from Tell Masaikh, Syria. Archaeological Data and Archaeometric Investigation. Proceedings of the 4th International Congress of the Archaeology of the Ancient Near East, 29 March – 3 April 2004, Freie Universität Berlin. Social and Cultural transformation: the Archaeology of Transitional Periods and Dark Ages. Excavations Reports. Eds: H. Kuhne, R.M. Czichon, F.J. Krepper. Wiesbaden: Harrasowitz, 2008. Vol. 2. Pp. 225–234.

75. Stein G.J. Tell Zeidan. Oriental Institute Annual Report 2009–2010. Chicago: Oriental Institute, 2009. Pp. 105–118.

76. Stronah D. Excavations at Ras al-Amiya. Iraq. Vol. 23, No. 2. 1961. Pp. 95–137.

77. Tobler A.J. Excavations at Tepe Gawra. Philadelphia, PA: University of Pennsylvania Press, 1950.

78. Tsuneki A., Miyake Y. (eds). Excavations at Tell Umm Qseir in Middle Khabur Valley, North Syria. Report of the 1996 Season. Al-Shark 1. Tsukuba: Department of Archaeology; Institute of History and Anthropology; University of Tsukuba, 1998.

79. Watkins T. Kharabeh Shattani: A Halaf Culture Exposure in Northern Iraq. Préhistoire de la Mésopotamie. Paris: Éditions du CNRS, 1986. Pp. 221–230.

80. Watson P.J. The Soundings at Banahilk. Prehistoric Archaeology along the Zagros Flanks. University of Chicago Oriental Institute publications, 105. Eds: L.S. Braidwood, R.J. Braidwood, B. Howe, C.A. Reed, P.J. Watson. Chicago: Oriental Institute, 1983. Pp. 545–613.

81. Watson P.J., Le Blank S.A. Girikihaciyan: a Halafian Site in Southeastern Turkey. Institute of Archaeology, University of California Monograph, 33. Los Angeles, 1990.

82. Wooley Ch.L. The Prehistoric Pottery of Carchemish. Iraq. 1934. Vol. 1, No. 2. Pp. 146–162

83. Yener K.A., Edens C., Casana J., Diebold B., Ekstrom H., Loyet M., Özbal R. Tell Kurdu Excavations 1999. Anatolica. 2000. 26. Pp. 31–103.

Comments

No posts found

Write a review

Additional materials

(additional_1.jpg, 241 Kb) [Link]

Translate