К концу 2020 года активные вооруженные конфликты, по данным Стокгольмского международного института исследования проблем мира, охватили по меньшей мере 39 государств (на 5 больше, чем в 2019 году); из них 7 приходилось на Ближний Восток и Северную Африку (Ирак, Йемен, Ливия, Сирия, между Израилем и палестинцами, Турцией и курдами; к конфликтам малой интенсивности был также отнесен Египет) [SIPRI, p. 2]. Разумеется, все они не могли не отразиться негативным образом, пусть и в различной степени, на экономиках соответствующих стран.

Между тем, среди отечественных и зарубежных исследователей до сих пор нет единодушия не только в определениях, но и трактовках базовых понятий. Например, профессор ВШЭ К.А. Сонин признает экономикой конфликта раздел экономической науки, посвященный теории и практике войн (торговых и самых настоящих), патентных споров, судебных тяжб, изматывающих переговоров [Сонин, 2011]. Эксперты из Фонда Егора Гайдара, Российской экономической школы и МГУ упоминают войны, вооруженные конфликты, криминальные дела, судебные тяжбы, забастовки и марши протеста, противостояние в области политики распределения и перераспределения доходов [Экономика конфликта, 2014]. Подобный подход представляется излишне обобщенным и упрощенным, поскольку в один ряд ставятся масштабные трагедии в виде войн и локальные события в виде протестов, во многих случаях характерные не для конфликтов, а для кризисов (в том же Ливане регулярные взрывы общественного недовольства пока не привели по аналогии с 1975 годом к внутреннему конфликту в виде гражданской войны).

А.А. Кольцова и Н.М. Старобинская вообще говорят не об экономике конфликта, а экономических конфликтах, дифференцируя их по уровню на макроэкономические и микроэкономические, по признаку возникновения на стихийные и запланированные, по социальным последствиям на конструктивные и деструктивные [Кольцова, Старобинская, 2018, с. 7]. Понятно, что подобный подход является весьма далеким от экономики вооруженного конфликта. Более конкретные критерии с признанием многозначности понятия экономики конфликта предлагает Л.М. Капица, выделяя макро конфликты (войны, подводные и воздушные конфликты, терроризм, геноцид), с одной стороны, и микро конфликты (преступления, пиратство, нелегальный вывоз людей), с другой [Капица, 2019, с. 4, 6, 8]. С подобной классификацией созвучно используемое рядом ученых понятие экономики конфликтных ситуаций на макро-, мезо- и миниуровнях. Однако и оно не раскрывает полностью тему настоящего исследования, поскольку вооруженные конфликты «растворяются» в множестве экономических конфликтов (пограничные и торговые войны, борьба за льготы, монополию, сферы экономического влияния) [Кашпур, Гудковский, 2013].

Тему экономики конфликта не обошли вниманием за рубежом, в связи с чем стоит отметить комплексную работу Чарльза Андертона и Джона Картера «Принципы конфликтных экономик: политэкономия войны, терроризма, геноцида и мира». Эти американские авторы анализируют принципы конфликтных экономик (conflict economies), методы анализа взаимозависимостей экономик и конфликтов, экономические аспекты войн, терроризма и геноцида [Anderton, Carter, 2019]. Последний аспект актуален для стран, столкнувшихся с гибридными вызовами гражданских войн и террористических угроз (яркий пример – Сирия), но, будучи изложенным в обобщенном виде в одном ряду с проблемами экономик мирного времени, нуждается в дальнейшем раскрытии.

Ряд моделей конфликтов: конкурентные (contest models), игры в войны на истощение (war of attrition games), игры Полковника Блотто с нулевой суммой (Colonel Blotto games), игры в «пушки вместо масла» (Guns versus butter models), модели «пространственного конфликта» (Spatial conflict models), приводятся в коллективной публикации Эрика Кимбро, Кевина Лафрена и Романа Шеремета [Kimbrough et al., 2017, p. 4]. Вместе с тем, делая акцент на математическом моделировании, эти авторы не затрагивают политэкономические аспекты, касающиеся экономики конфликта в целом и экономики внутреннего вооруженного конфликта в частности.

Не раскрывают содержание ЭВВК в достаточной мере, по нашему мнению, и принятая трактовка военной экономики (war economy) как организации национального потенциала производства и распределения во время конфликта [Kenton, 2021]. То есть, речь идет о тотальной военной перестройке народного хозяйства, как в СССР в годы Великой Отечественной войны [Вознесенский, 1948, с. 37] либо о частичной милитаризации экономики, осуществленной во время второй мировой войны властями США. В другой трактовке военная экономика обозначает функционирующую в мирное время военно-хозяйственную систему, материально обеспечивающую военную мощь государства, в соответствии с которой в структуре военной экономики выделяют оборонно-промышленный комплекс (ОПК) и экономику вооруженных сил (ЭВС) [Леонова, 2004].

Очевидно, что на Ближнем Востоке обе вышеупомянутых трактовки не применимы к переживающим внутренние вооруженные конфликты Йемену, Ливии и Сирии, которые в отличие от тех же Израиля, Турции и Египта не имеют производственных мощностей и технологий для перевода экономики на военные рельсы, не говоря уже о создании полноценного ОПК. Использование в отношении них терминов «военная экономика» или «экономика войны» для обозначения военной экономики в чрезвычайных условиях конфликта не отражало бы сути происходящих процессов. Причем последний термин, который иногда используется отечественными исследователями, например, применительно к ЦАР [Денисова, Костелянец, 2019, с. 9], едва ли корректен, поскольку, строго говоря, конфликт в той же ЦАР является не войной, а внутренним вооруженным конфликтом. Как точно определил военный эксперт П.С. Казарин, если «современная война содержит в себе опасность нанесения противоборствующей стороной огневых ударов… по объектам на всей территории государства, а не только в районе непосредственных военных действий…, вооруженный конфликт принято определять как вооруженное столкновение ограниченного масштаба между государствами (международный вооруженный конфликт) или противостоящими сторонами в пределах территории одного государства (внутренний вооруженный конфликт)» [Казарин, 2018].

Все вышеизложенное обуславливает необходимость разработки отдельного теоретического понятия, имеющего универсальный характер и адекватно раскрывающего содержание феномена экономики внутреннего вооруженного конфликта.

<h1 id="text_content_item_9" class="docx-publication-h1"><strong>ПОНЯТИЕ ЭКОНОМИКИ ВНУТРЕННЕГО ВООРУЖЕННОГО КОНФЛИКТА</strong></h1>

Для того, чтобы предложить определение экономики внутреннего вооруженного конфликта, целесообразно сначала установить ее положение в предлагаемой автором условной оценочной шкале экономик конфликтов. За ее основу принята максимально широкая интерпретация конфликтных ситуаций; то есть, речь идет об экономиках и их состояниях, так или иначе взаимосвязанных со спорами, кризисами, противостояниями, собственно конфликтами – внешними и внутренними и войнами.

Если при этом представить каждую экономику в виде системы и построить возрастающую шкалу пропорционально степени воздействия кризиса, конфликта на саму экономику, то есть на внутреннее состояние и эволюцию системы, и одновременно влияния систем экономик на внешнюю среду, получается следующая картина (табл. 1): <table class="docx-publication-table"><tr><td class="docx-publication-cell"> Вид экономики конфликта</td><td class="docx-publication-cell"> Степень интенсивности конфликта </td><td class="docx-publication-cell"> Характер влияния конфликта на экономику и экономики на внешнюю среду</td><td class="docx-publication-cell"> Страновые примеры</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> 1. Обычная экономика с развитыми ОПК и ЭВС</td><td class="docx-publication-cell"> Низкая </td><td class="docx-publication-cell"> Милитаризм (отстаивание интересов в сфере внешней политики и безопасности с помощью силовых методов) Протекционизм (инициирование и/или участие в торговых спорах, активная политика импортозамещения)</td><td class="docx-publication-cell"> США, Израиль, Иран, Турция</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> 2. Санкционная экономика</td><td class="docx-publication-cell"> Низкая</td><td class="docx-publication-cell"> Частичная изоляция в мировой экономике</td><td class="docx-publication-cell"> Венесуэла, Иран, Россия</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> 3. Экономика автаркии</td><td class="docx-publication-cell"> Низкая</td><td class="docx-publication-cell"> Изоляция и самоизоляция в мировой экономике с опорой на собственные силы</td><td class="docx-publication-cell"> КНДР</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> 4. Экономика конфликтных ситуаций </td><td class="docx-publication-cell"> Низкая/средняя</td><td class="docx-publication-cell"> Экономика частично признанных и непризнанных государств в зонах конфликтов низкой интенсивности и замороженных конфликтов</td><td class="docx-publication-cell"> Абхазия, Донецкая Народная Республика, Луганская Народная Республика, Приднестровская Молдавская Республика, Палестинская национальная администрация, Южная Осетия</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> 5. Кризисная экономика (экономика нестабильного государства)</td><td class="docx-publication-cell"> Средняя </td><td class="docx-publication-cell"> Системные противоречия в экономике, генерирование регулярных внутренних кризисов, элементы внешнего управления </td><td class="docx-publication-cell"> Ливан, Украина</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> 6. Экономика вооруженного конфликта </td><td class="docx-publication-cell"> Высокая </td><td class="docx-publication-cell"> Адаптация экономики к условиям гражданской войны и перманентной террористической угрозы; фрагментация экономики; интернационализированный гуманитарный кризис </td><td class="docx-publication-cell"> Афганистан, Йемен, Ливия, Сирия</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> 6а. Экономика несостоявшегося государства</td><td class="docx-publication-cell"> Высокая</td><td class="docx-publication-cell"> Фактический распад единого государство, глубокая фрагментация экономики (территориальная) </td><td class="docx-publication-cell"> Сомали</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> 6б. Псевдоэкономика негосударственного актора</td><td class="docx-publication-cell"> Высокая </td><td class="docx-publication-cell"> Попытка построить альтернативное квази-государство на территории государства члена-ООН; формирование отмобилизованной и дееспособной в производственном плане псевдоэкономики с использованием преступных способов и методов извлечения дохода</td><td class="docx-publication-cell"> «Халифат» ИГИЛ (Ирак и Сирия)</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> 7. Военная экономика </td><td class="docx-publication-cell"> Очень высокая</td><td class="docx-publication-cell"> Тотальная милитаризация экономики в условиях полномасштабной войны; очень значительные материальные потери и человеческие жертвы</td><td class="docx-publication-cell"> СССР в годы ВОВ</td></tr></table> Таблица 1. Шкала экономик конфликтов (Scalebar of economies of conflict)

Если в мирное время задачи экономической и социальной политики в принципе должны быть подчинены императивам устойчивого развития, повышения уровня жизни, укрепления международных позиций, суверенитета, территориальной целостности и обороноспособности страны, приоритетом в условиях внутреннего вооруженного конфликта является предупреждение крайнего сценария несостоявшегося государства (failed state). Главными задачами становятся поддержание функционирования ЭВВК хотя бы на минимальном уровне, позволяющем предупредить экономической хаос и финансовый крах, и обеспечение лояльности населения.

Таким образом, ЭВВК отличается следующими характеристиками: <ul class="docx-publication-list"> <li>фрагментация экономической жизни; генезис параллельных (локальных) экономик в отдельных регионах, подконтрольных самопровозглашенным автономным образованиям и негосударственным акторам; </li> <li>качественное ухудшение макроэкономических показателей по мере роста ущерба и потерь, прямых и косвенных, от конфликта; </li> <li>деградация хозяйственной жизни вследствие утечки мозгов, бегства капиталов и падения деловой активности; </li> <li>кризис ВЭД и приостановка инвестиций ввиду внешних санкций и/или ограничения доступа центральных властей к госгранице;</li> <li>острый гуманитарный кризис с потоками беженцев и ВПЛ.</li></ul>

Каждая система ЭВВК, как можно убедиться на сирийском примере, имеет свою динамику, начиная с первого этапа милитаризации экономики при наличии развитых ОПК и ЭВС либо просто с перестройки экономических отношений под чрезвычайные обстоятельства. На втором этапе, сопряженном с горячей фазой конфликта, протяженность которой различается, черты ЭВВК приобретают наиболее выраженный характер. Далее, рано или поздно, экономика внутреннего вооруженного конфликта вступает в третий этап деэскалации и раннего восстановления, а затем в четвертый – постконфликтной реконструкции, то есть обратной адаптации хозяйственных отношений к мирному времени.

На основании изложенного предлагается следующее <strong>определение</strong>: экономика внутреннего вооруженного конфликта – система экономических отношений, которая сложилась на территории одного или более государств с общей границей, охваченной внутренним вооруженным конфликтом, под контролем официальных властей и/или негосударственных акторов и характеризуется перестройкой народного хозяйства под чрезвычайные обстоятельства.

<h1 id="text_content_item_16" class="docx-publication-h1"><strong>ЭКОНОМИКА ВНУТРЕННЕГО ВООРУЖЕННОГО КОНФЛИКТА В СИРИИ</strong></h1>

В случае с Сирией движущими силами (драйверами) ЭВВК явились внутренние и внешние факторы военно-политического, экономического и общественно-политического характера (табл. 2):

<table class="docx-publication-table"><tr><td class="docx-publication-cell"> Наименование драйвера</td><td class="docx-publication-cell"> Характер драйвера (ов)</td><td class="docx-publication-cell"> Хронология</td><td class="docx-publication-cell"> Последствия</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> Массовые протесты на волне «Арабской весны»</td><td class="docx-publication-cell"> Общественно-политический Внутренний</td><td class="docx-publication-cell"> 2011–2012</td><td class="docx-publication-cell"> Дестабилизация внутренней обстановки</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> Установление режима внешних санкций против САР</td><td class="docx-publication-cell"> Экономический Внешний</td><td class="docx-publication-cell"> 2011–2012</td><td class="docx-publication-cell"> Сворачивание ВЭД, уход из САР зарубежных инвесторов</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> Перерастание протестов в гражданскую войну при поддержке извне</td><td class="docx-publication-cell"> Военно-политический Внутренний Внешний</td><td class="docx-publication-cell"> 2012–2013</td><td class="docx-publication-cell"> Перестройка экономики (переход к первому этапу ЭВВК); рост инфляции, обесценивание нацвалюты; генезис параллельной экономики в зоне ААСВС</td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> Перерастание гражданской войны в гибридный конфликт с террористической угрозой, агрессия ИГИЛ</td><td class="docx-publication-cell"> Военно-политический Внутренний Внешний</td><td class="docx-publication-cell"> 2013–2014</td><td class="docx-publication-cell"> Эскалация конфликта (второй этап ЭВВК); возникновение гуманитарного кризиса; генезис параллельной экономики в зоне ВПС </td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> Кульминация конфликта, военное вмешательство внешних акторов (Ирана, США, России, Хизбаллы)</td><td class="docx-publication-cell"> Военно-политический Внутренний Внешний</td><td class="docx-publication-cell"> 2014–2016</td><td class="docx-publication-cell"> Второй этап ЭВВК, генезис параллельных экономик в Идлибе и в «халифате» ИГИЛ, увеличение иранской экономической помощи властям САР </td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> Решающие военные победы властей САР и их союзников, военное поражение ИГИЛ, военные интервенции Турции</td><td class="docx-publication-cell"> Военно-политические Внутренний Внешние</td><td class="docx-publication-cell"> 2017–2019</td><td class="docx-publication-cell"> Переход к третьему этапу ЭВВК, некоторое оживление экономической жизни; углубление экономической фрагментации </td></tr><tr><td class="docx-publication-cell"> Кризис в Ливане, пандемия Covid-19, ужесточение санкций, локализация боевых действий</td><td class="docx-publication-cell"> Экономический Медицинский Внутренний Внешние</td><td class="docx-publication-cell"> 2020–н/в</td><td class="docx-publication-cell"> Третий этап ЭВВК, обострение социально- экономического кризиса, топливный дефицит, рост инфляции, быстрое обесценивание нацвалюты</td></tr></table> Таблица 2. Генезис и эволюция ЭВВК в Сирии (Genesis and evolution of the EISAC)

Как видно из приведенных данных, Сирия оказалась в крайне трудной ситуации даже по сравнению с другими арабскими странами ввиду гибридного характера внутреннего вооруженного конфликта – гражданской войны, помноженной на вызов терроризма и режим санкций. Из 14 провинций (мухафаз) властям удалось сохранить полный контроль лишь над двумя: Тартусом и Эс-Сувейдой; мухафазы Алеппо, Дамасская область, сам город Дамаск, Латакия, Хама, Хомс стали ареной боестолкновений, а мухафазы Деръа, Дейр-эз-Зор, Идлиб, Ракка, Хасеке и Эль-Кунейтра перешли под контроль вооруженной оппозиции или курдских отрядов.

В условиях нарушенной территориальной целостности страны в регионах параллельно с экономикой в зоне правительства сформировались четыре экономики; за рубежом их назвали локальными (local economies) [Said, 2019] или множественными экономиками военного времени (multiple war economies) [Daher, 2018, pp. 4, 14]. Хронологически речь идет, во-первых, о населенном курдами Заевфратье – северо-востоке страны и частично севере Сирии – провинции (мухафазе) Хасеке, частях мухафаз Алеппо, Дейр-эз-Зор и Ракка, где с 2012 года и после победы над ИГИЛ сформировалась экономика «Автономной администрации Северной и Восточной Сирии» (ААСВС). Эти территории отказались в относительно выгодном положении по причине концентрации нефтяных месторождений, посевов пшеницы (не зря Заевфратье еще до конфликта прозвали «хлебной житницей» всей Сирии) и водных ресурсов крупнейшей в стране реки Евфрат.

В 2013 году начали складываться сразу две параллельные экономики. Первая – в районах мухафаз Дейр-эз-Зор, Ракка и Хасеке на северо-востоке и востоке страны, подконтрольных ИГИЛ. Эта «псевдоэкономика», которая базировалась на преступных доходах (кустарной нефтедобыче, поборах с населения, торговле людьми, оружием), почти полностью сошла на нет с ликвидацией «халифата» ИГИЛ. Вторая экономика возникла на севере мухафазы Алеппо в зоне «Временного правительства Сирии» (ВПС). Четвертая образовалась на северо-западе Сирии после захвата мятежными боевиками Идлиба, где в 2017 г. было учреждено «Сирийское правительство спасения» (СПС). В условиях оккупации севера Сирии турецкими войсками экономики зон ВПС и СПС с 2018 года оказались гораздо больше привязанными к Турции, чем к остальной Сирии.

К параллельным экономикам добавился феномен разделенных городов (Алеппо – до того, как правительственные войска блокировали восточную часть города, Дамаск, Хомс), когда линия фронта проходила по городским кварталам с сохранением у противоборствующих сторон связей с внешним миром. Вторым признаком сирийской ЭВВК стали осадные экономики (siege economies) [Said, 2019, p. 7], сложившиеся в полностью блокированных районах (в осажденных игиловцами кварталах города Дейр-эз-Зор, шиитских анклавах Эль-Фуа и Кефрайя в Идлибе, окруженном «Хизбаллой» городе Забадани в Дамасской области, блокированном властями САР палестинском лагере Ярмук на юге сирийской столицы).

<h1 id="text_content_item_23" class="docx-publication-h1"><strong>ВЫВОДЫ</strong></h1>

1. Сирийский кейс стал наглядным примером экономики внутреннего вооруженного конфликта, отразив все присущие ей особенности. При этом единая национальная экономика оказалась раздробленной на параллельные экономики с сохранением между ними минимальных неформальных связей.

2. Невзирая на сложности, властям САР удалось за два года провести адаптацию остающейся под их контролем части национальной экономики к чрезвычайным условиям вооруженного конфликта. Страна смогла избежать радикального сценария ЭВВК, не став «несостоявшимся государством» в первую очередь благодаря военной поддержке России, Ирана и ливанской «Хизбаллы», но также за счет иранской финансовой помощи, госрегулирования импорта и использования золотовалютных резервов САР.

3. Разобщенность мирового сообщества в отношении Сирии создает новые вызовы на пути к ее постконфликтному восстановлению. Невзирая на все старания властей, страна до сих пор не перешла к четвертому этапу ЭВВК: ликвидации разрушительных экономических последствий (ущерба и потерь) от конфликта, не говоря уже о создании условий для устойчивого развития. Вызванный вооруженным конфликтом социально-экономический кризис обострился из-за целого ряда новых факторов: кризиса в соседнем Ливане, ужесточения западных санкций (американский «Акт Цезаря») и пандемии коронавирусной инфекции.

4. Особенности генезиса и эволюции сирийской ЭВВК обусловили объективные трудности на пути к урегулированию сирийского конфликта. У региональных элит, например, в Рожаве (Сирийском Курдистане) и компрадорской буржуазии, привыкших жить не под контролем центра, появились и укрепились собственные сферы влияния и интересы. Это диктует необходимость поиска компромиссов для запуска национального диалога, в частности, посредством более справедливого перераспределения доходов между центром и регионами, реанимирования единства экономической жизни, взаимовыгодных хозяйственных связей, инфраструктуры и коммуникаций.

5. Базисом и форматом для указанной реинтеграции Сирии могла бы стать децентрализация; сами сирийцы обозначают ее арабским термином <em>аль-ля марказийя</em> [Аляу, 2020]. И хотя сам по себе данный вопрос для страны не является новым – курдская проблема, к примеру, возникла задолго до конфликта, именно сейчас децентрализация управления, помноженная на межсирийское сотрудничество в сфере экономики, способна сыграть роль «локомотива» в восстановлении территориальной целостности Сирии и в конечном счете – открыть путь к урегулированию затяжного конфликта. При этом тема децентрализации в Сирии является предметом отдельного исследования.