Предметы импортного производства – одна из важнейших категорий археологических находок, позволяющих синхронизировать археологические комплексы с памятниками других территорий и соотносить с историей мировых цивилизаций. Кочевническое население Северного Причерноморья оставило свой след в письменной истории в основном благодаря Геродоту и его знаменитой «Мельпомене», созданной в V в. до н.э. Для более ранних периодов используются данные ассирийских источников, касавшихся в основном политического взаимодействия кочевников с государствами Древнего Востока. События на далекой северной родине «гимирри» и «ишкуза» по понятным причинам в этих источниках не отражались и могут быть реконструированы исключительно благодаря анализу археологических комплексов и импортных предметов в них. Именно вещи древневосточного производства из раннескифских памятников являются основой для разработок по хронологии скифской культуры периода архаики.

<p>Изучение драгоценных предметов древневосточного производства из скифских памятников началось еще в XIX&nbsp;в. с началом систематических археологических исследований на юге России и продолжается до сих пор. Подробный анализ истории изучения предметов импортной торевтики приведен в работе В.А.&nbsp;Киселя &laquo;Шедевры ювелиров Древнего Востока из скифских курганов&raquo;, являющейся на сегодняшний день самым полным исследованием драгоценных вещей периода скифской архаики [Кисель, 2003]. В результате это исследования было установлено, что все импортные предметы можно разделить на 3 группы: предметы ближневосточного производства, используемые кочевниками по их прямому назначению, вещи нехарактерные для кочевников, но переделанные и приспособленные ими к своим запросам и вещи, специально изготовленные ближневосточными мастерами для кочевников. И если среди вещей первых двух групп большую часть составляют изделия Ассирии и Урарту, то предметы, ориентированные на вкусы скифов, вышли из рук урартских, иранских и малоазийских мастеров. Анализ стилистики вещей, изготовленных для кочевников, позволил автору прийти к выводу о заимствованиях большей их части из урартского, ассирийского и иранского искусства. Наименьшая часть может быть связана с сиро-финикийской и малоазийской (хеттской, ионийской) художественными школами. Сам процесс производства этих предметов представляется как совместная работа собранных &laquo;в скифскую мастерскую (мастерские?) торевтов из Урарту, Ассирии, Ирана, а также какого-то малоазийского государства (Фригии? Лидии?)&raquo; [Кисель, 2003, c.&nbsp;101–102]. Вероятно, ярко выраженная эклектичность этих вещей и сложность определения центра их производства может быть объяснена не только работой разноплеменной мастерской при скифской ставке, но скорее значительными культурными трансформациями, произошедшими из-за перемен в политической ситуации в Малой Азии. Во второй половине VIII&nbsp;в. до&nbsp;н. э. ассирийская имперская политика массовой депортации, следовавшей за покорением новых территорий, приводила к перемещениям целых народов, включая ремесленников и мастеров, на огромные расстояния. В итоге разрушались и исчезали мастерские и производственные центры, которые прежде базировались на покоренных землях. Умения разноплеменных мастеров и художников из разных регионов находили применение при воплощении масштабных строительных проектов ассирийских владык и создании предметов роскоши для формирующейся поликультурной имперской элиты [Gunter, 2014, p.&nbsp;251]. Так формировался эклектичный художественный стиль, вобравший в себя достижения искусства Малой Азии, Северной Сирии и Финикии, Ирана и Урарту.¹ Благодаря торговле, военным походам и дипломатическому обмену предметы этого стиля из царских центров Ассирии распространялись в разных направлениях, достигая Эгейского мира на западе и даже территорий за границами Ассирии на востоке.</p>

<h1 id="text_content_item_4" class="docx-publication-h1">Предметы малоазийского производства в раннескифских памятниках</h1>

В Северном Причерноморье произведения этого эклектичного стиля появились, судя по всему, в 660–640 гг. до н.э.², при этом большая их часть сосредоточена в памятниках Закубанья – Келермесском могильнике [Галанина, 1997], Костромском кургане [Кисель, 2003, c. 50], курганах Семиколенного могильника [Рябкова, 2020]. К предметам из золота и серебра, связанным, по В.А. Киселю, с ремесленными центрами Малой Азии и, возможно, Сирии, относятся диадемы из Мельгуновского и Келермесских курганов 1/Ш и 3/Ш ритоны и зеркало с бортиком из Келермесского кургана 3/Ш³, бляха в виде оленя из Костромского кургана [Кисель, 2003, c. 50, 51, 55, 58, 66, 80, 93] (рис. 1). Наиболее значительная их группа обнаружена в 3-м кургане Келермеса, раскопанном Шульцем. Важно отметить, что серия прорезных шумящих наверший из этого же кургана тоже имеет признаки влияния малоазийской художественной традиции и отражает процесс взаимодействия ее со скифской культурой [Галанина, 1997, c. 162; Рябкова, 2019, c. 333]. Кроме предметов, относящихся к малоазийскому культурному кругу, в кургане представлены и вещи, относящиеся к кругу ассирийских художественных изделий. Сам курган из-за обилия вещей царского статуса демонстрирует необычайно высокое социальное положение погребенного [Рябкова, 2019, c. 329–333].

Кроме этого хорошо известного факта, существуют и другие, позволяющие предположить существование взаимодействия населения Закубанья с жителями Малой Азии не только во время создания Келермесского кургана 3/Ш, но и ранее. Предметы из скифских памятников, относящиеся к кругу культур Древнего Востока, по мере накопления новых и переосмысления старых фактов могут быть со временем совершенно определенно соотнесены с какой-либо территорией, культурным кругом и политическими событиями, приведшими в итоге к попаданию предметов в эти памятники. Для анализа ситуации продуктивен подход, использованный М.Н. Погребовой и Д.С. Раевским при анализе «скифского комплекса Зивие». Для него важна не столько «дата выпадения одного отдельного комплекса, а общие хронологические рамки существования на определенной территории определенного культурно-исторического явления» [Погребова, Раевский, 1992, c. 83]. В таком случае можно использовать единичные факты и отдельные предметы, даже лишенные археологического контекста, для характеристики культурно-исторической ситуации в Закубанье, <em>предшествовавшей</em> появлению в Причерноморье греческих колоний и массовому притоку греческого импорта.

<h1 id="text_content_item_7" class="docx-publication-h1">Сосуд из келермесского кургана 1/В и малоазийская керамика</h1>

В погребальной камере 1-го кургана Келермеса, раскопанного Н.И. Веселовским, у северной стенки были найдены обломки 4-х глиняных сосудов, один из которых имел блестящую черную поверхность и орнамент в виде геометрических узоров; поверхность другого была матовая, также с орнаментом, два остальные были грубой работы. Возражая Б.А. Фармаковскому, определившему эти сосуды как родосский и самосский из-за неясности описания, А.А. Иессен установил принадлежность фрагментов к местной чернолощеной керамике, украшенной резным орнаментом. Отметив невозможность восстановления формы сосуда, он предположил, что это могла быть корчага высотой около 50 см с небольшим по диаметру венчиком (12,8 см) [Иессен, Пиотровский, 1940, c. 37–38]. Л.К. Галанина подчеркнула, что «келермесская корчага отличается профилировкой венчика и необычным расположением врезного декора, покрывающего не только часть тулова, но и поверхность вокруг устья» и предположила, что кроме обломков корчаги, декорированной заштрихованными зигзагообразными поясами, есть еще фрагменты миски [Галанина, 1997, c. 144]. Анализ керамики из кургана 1/В, проведенный В. Е. Масловым, позволил ему установить, что в каталоге Л. К. Галаниной приведены фрагменты двух различных сосудов. Часть фрагментов относится к крупной чернолощеной корчаге с выпуклым плечиком и геометрическим врезным орнаментом в виде трех лент зигзагов, заполненных штриховкой. С точки зрения исследователя, орнамент и включения ракушки в керамическое тесто сближают эту корчагу с керамикой могильника Красное Знамя и памятников Ставропольской возвышенности, связанной с керамическими традициями племен западного варианта кобанской культуры и, таким образом, можно считать, что эта корчага относится к числу импортов. Аналогий другому сосуду открытой формы, представленному краем с валиком, смоделированным для крышки и выполненным с использованием поворотного устройства не известно [Маслов, 2012, c. 350–352].

Сложный вопрос о количестве и культурной принадлежности сосудов из Келермесского кургана 1/В, безусловно, требует отдельного исследования. Предварительно можно отметить, что многочисленные (более 150 шт.) черепки сосудов эрмитажной коллекции № 2737 условно разделяются на две группы: с врезным орнаментом в виде треугольников и заштрихованных зигзагообразных лент (рис. 2) и без орнамента. Фрагменты различны по качеству лощения, на некоторых его вообще не заметно. Для петрографического анализа были отобраны фрагменты стенок с орнаментом и лощением, без орнамента, с орнаментом и без лощения.

Анализ показал, что все они изготовлены из одинаковой формовочной массы и обожжены при сходных условиях. Вся керамика тонкостенная (7–8 мм), рыхлая, с центральной частью коричневого цвета; внешняя поверхность черного цвета, покрыта глиной и залощена, внутренняя – серого или черного цвета. Изготовлена из тощих глин гидрослюдистого состава, в качестве отощителя использован шамот (дробленая керамика разного состава) и песок. Кратковременный обжиг был произведен при температуре 600–700ºC(?) в восстановительной невыдержанной среде⁴. Среди керамических материалов Тарасовой Балки⁵ – памятника периода скифской архаики – есть фрагменты, аналогичные по формовочной массе и условиям обжига. Впрочем, они тоже вполне могут оказаться привозными, так как отличаются по этим параметрам от основной массы керамики.

Фрагмент венчика с вдавлением под крышку (рис. 2, <em>1</em>) отличается от проанализированных черепков качеством лощения и шириной линий гравированного орнамента. К сожалению, керамический состав этого фрагмента не был проанализирован, поэтому при определениях можно учитывать лишь форму венчика. Уже отмечалось, что сосуды с подобной профилировкой в памятниках к северу от Кавказа практически не известны [Маслов, 2012, c. 351]. Единственный сходный по профилировке фрагмент найден среди керамики нижнего слоя поселения Уллубаганалы 2 [Козенкова, 1989, c. 33; табл. XVI, 26] (рис. 3, <em>2</em>). Важно отметить, что этот практически неизвестный к северу от Кавказского хребта прием оформления венчика сосудов типичен в материалах памятников Малой Азии начиная с раннего фригийского периода (The Early Phrygian period), датируемого 950–800 гг. до н.э. [Tuba Ökse, 2019, p. 165], а возможно, и еще раньше. Такой прием оформления венчика использовался для крупных тарных и столовых сосудов. Они представлены в материалах Гордиона [Sams,1994, fig. 34, 39, 40, 53, 54] (рис. 3, <em>5,</em><em> </em><em>6</em>), тумулусов P и W [Young, 1981, fig. 21, <em>a</em>–<em>c</em><em>, </em><em>f</em><em>, </em><em>j</em>; 127, <em>a</em>] (рис. 3, <em>4</em>). Даты тумулосов определяются около 700 г. до н. э. (тумулус Р) и конца IX в. до н.э. (тумулус W) [Young, 1981, p. 10, 199]. В материалах Гордиона встречаются сосуды с черной лощеной поверхностью и гравированным орнаментом в виде зигзагообразных полос (рис. 3, <em>3</em><em>)</em><em>.</em> Кратеры с вдавлением под крышку на венчике распространены в материалах поселений VIII–VII вв. до н. э. на восточных рубежах Фригии, в верхнем течении реки Кызылырмак [Tuba Ökse, 2019, p. 167, fig. 4].

Учитывая вышеизложенное, можно предположить, что келермесский сосуд имеет отношение к этой малоазийской традиции, однако механизм попадания подобной формы в кочевническую среду еще предстоит выяснить.

<h1 id="text_content_item_15" class="docx-publication-h1">Серебряный предмет из покупки в Майкопе – модель котла?</h1>

Еще один практически неизвестный предмет, своим происхождением предположительно связанный с малоазийским регионом, был куплен в 1908 г. в Майкопе у частного лица. По данным, опубликованным в Отчете Императорской археологической комиссии (далее – ОАК), «наряду с другими предметами была приобретены серебряная чашечка на ножках, украшенная восточным, может быть, малоазиатским орнаментом с изображениями крылатого льва с головой человека и петушками» [ОАК, 1912 г., с. 181]. Предмет был опубликован в 1909 г. в альбоме «Восточное Серебро», изданном к 50-летнему юбилею деятельности Археологической Комиссии. Были выполнены фотографии предмета до реставрации и рисунки (рис. 4, <em>1)</em>. Из подписи на рисунке следует, что прорисовка изображений сфинксов и графическая реконструкция верхней части предмета (сосуда с изображениями) были сделаны А. Макаренко (рис. 4, <em>2,</em><em> </em><em>3,</em><em> </em><em>7</em>). Сам предмет был определен как «изделие с признаками финикийского происхождения», принадлежащее Ахеменидской Персии [Смирнов, 1909, c. 7]. В 1912 г. по отношению № 113 от 18 января предмет был передан из Археологической Комиссии в Эрмитаж и вошел в коллекцию КУ 1908/2⁶. Вероятно, именно в Комиссии он был отреставрирован, поскольку в Инвентаре «КУ» одна из его частей описана как «сосуд шаровидный с резко отогнутым венчиком». В альбоме «Восточное серебро» фрагменты венчика сфотографированы отдельно [Смирнов, 1909, табл. CXIX, 303]. Вторая часть, фигурирующая в Инвентаре как «крышка сосуда в виде усеченного конуса с 4-мя столбиками, приклепанными верхними концами к ромбической пластине» была зарегистрирована под другим номером: похоже, комплектность предмета тогда была неочевидной или вызывала вопросы. С тех пор, не смотря на явную неординарность, предмет не привлекал исследовательского интереса на протяжении более чем 100 лет. Возможно, именно неординарность и, как следствие ее, отсутствие явных аналогий форме и декору были причинами этого.

<h1 id="text_content_item_18" class="docx-publication-h1">Описание предмета и техники изготовления.</h1>

Предмет состоит из двух отдельных частей: миниатюрного сферического сосуда с высокой горловиной и отогнутым венчиком (рис. 4, <em>4</em>) и конической подставки с четырьмя ножками, приклепанными в верхней части к плоской базе-подставке под сосуд и в нижней – к полусферическому основанию с уплощенной вершиной (рис. 4, <em>5</em>). Максимальный диаметр тулова сосуда равен диаметру венчика и составляет 5,5 см, что точно соответствует диаметру подставки. В центральной части сосуда – фриз из семи идущих вправо бородатых сфинксов, над ним по плечикам гирлянда из свисающих цветов лотоса и пальметок (рис. 4, <em>9,</em><em> </em><em>10</em>). Уплощенное дно декорировано изображением розетки с одиннадцатью лепестками, между которыми стебли и цветы лотоса(?) (рис. 4, <em>7</em>) На дне заметны вмятины и царапины от верхней плоской части подставки, точно подходящей к нему, что явно свидетельствует о длительном совместном использовании обеих частей. Полусферическая часть подставки украшена фризом из семи петухов влево (рис. 4, <em>5,8</em>).

Сферический корпус сосуда изготовлен в технике выколотки, изображения сфинксов нанесены чеканкой. Каждое изображение немного отличается от других: заметно, что мастер работал без предварительной разметки, хотя схема была ему хорошо знакома. Древний торевт был мастером своего дела: крошечные изображения отличаются изяществом, некоторая небрежность в нанесении рисунка заметна лишь при значительном увеличении (рис. 4, <em>9,</em><em> </em><em>10</em>). Подставка была изготовлена следующим образом: предварительно на плоской серебряной пластине была размечена окружность (сохранилась точка от циркуля), при помощи ковки вырезанному ножом кружку была предана полусферическая форма. Отдельно был раскован небольшой слиток для верхней части подставки, к нему приклепали ножки-лучи, впоследствии согнутые и соединенные и приклепанные к полусферической базе с петухами. Изображения петухов были нанесены по предварительной разметке чеканом, размер рабочей части которого был больше, чем у того, которым чеканили сфинксов.⁷ Изображения петухов более однообразны и стилистически заметно отличаются от сфинксов (рис. 4, <em>8</em>). Кроме этого, подставка и сосуд отличаются толщиной металла: стенки подставки значительно массивнее стенок верхней части, изображения сфинксов выполнены не только более тонким инструментом, но и сама работа более деликатная – изображения петухов выглядят резче и грубее. В довершение ко всему, части выполнены из металла несколько разного качества: сосуд из серебра 990-й пробы, а подставка – 980-й. Все это, вкупе с «темным» происхождением предмета, дает основания для сомнений в его комплектности и одновременности изготовления частей.

Не претендуя на окончательное решение всех вопросов, связанных с этим серебряным предметом, хотелось бы обратить внимание на факты, позволяющие, как представляется, развеять сомнения в его комплектности и прояснить время и место его производства, а так же предположить назначение и причину появления на антикварном рынке Майкопа.

Принадлежность предмета, особенно его верхней части, к малоазийской художественной традиции сомнений не вызывала никогда: уже в 1909 г. изображения «крылатого льва с головой человека» были определены как финикийский [Смирнов, 1909, c. 7] или малоазиатский [ОАК, 1912, c. 188] орнамент. Но если это действительно произведение малоазийского круга, то к какой именно художественной традиции надо его относить: к сиро-финикийской, сиро-хеттской,<em> </em>фригийской или ионийской? Ответ на вопрос можно получить, сравнив воплощения образа сфинкса в каждой из этих художественных традиций.

<h1 id="text_content_item_23" class="docx-publication-h1">Декор предмета: сфинксы и петухи в противонаправленном движении.</h1>

Многочисленные утраты металла сферического сосудика из Эрмитажа не позволяют детально рассмотреть каждое изображение. Недостающее можно реконструировать по сохранившимся изображениям. Все сфинксы изображены в профиль, приподнятая передняя и отведенная задняя лапа создают ощущение медленной ритмичной поступи, подчеркнутой отведенным назад хвостом с кисточкой на конце. У всех массивный прямой нос, у четырех видна клиновидная борода, у некоторых на голове некое подобие повязки. Завитки волос на головах и перья в плечевой части крыльев переданы вдавлениями, нанесенными округлым в сечении инструментом с плоским концом. Процессия из семи сфинксов размеренно движется слева направо, горизонтальная линия под лапами монстров придает изображению некий реализм – они движутся по поверхности (рис. 4<em>, 10</em>).

Нижняя часть подставки предмета с изображениями петухов отлично сохранилась, лишь у одного утрачен клюв, на который попала клепка (рис. 4, <em>8)</em>. Так же, как и у сфинксов, их туловища переданы в профиль, но видны обе лапы с опущенными когтистыми пальцами. У каждого – большой гребень и «грива», переходящая в маховые перья крыла. Мелкие перья в плечевой части крыльев переданы вдавлениями от ударов круглого пунсона, крупные перья опущенного хвоста и маховые перья крыльев подчеркнуты горизонтальными параллельными линиями (рис. 4<em>, 8</em>). Петухи выглядят гораздо более одинаковыми, нежели сфинксы. Несмотря на аналогичные приемы и инструменты, отличающиеся лишь размерами, а также мастерство торевта, предварительно разметившего каждую фигуру, изображения петухов статичны: они выглядят не идущими, а подвешенными.

Тем не менее, очевидно, что обе части предмета составляют одно целое и длительно использовались вместе. Это подтверждается не только следами на дне сосуда, но и единством оформления обеих частей. Изображения составляют композицию из двух фризов, в каждом из которых по семь фигур, двигающихся в противоположные стороны. Небольшие технические отличия и разница художественного почерка торевтов свидетельствуют о том, что части предмета изготовили разные мастера. Возможно, это произошло из-за необходимости починки или переделки предмета, и тогда между частями может быть какой-то хронологический разрыв, либо над его созданием трудились разные мастера, работавшие в одной мастерской.

<h1 id="text_content_item_27" class="docx-publication-h1">Образ сфинкса в древневосточном искусстве: композиционные решения</h1>

Источником практически всех фантастических созданий в искусстве Греции раннего железного века были культуры Древнего Востока. Особенно это касается грифонов и сфинксов, самых впечатляющих монстров Греции. Крылатый сфинкс с телом льва и лицом человека был порожден египетской культурой: фараон часто изображался в виде сфинкса, попирающего врагов [Hermann, 2017, fig. 81–82]. Распространившись на Древнем Востоке, сфинксы перестали ассоциироваться с фараоном и крайне редко появлялись в сценах сражений. Напротив, в искусстве Ассирии, Урарту, Финикии, сиро-хеттских государств сфинкс чаще всего фигурирует как хранитель важных ритуалов, древа жизни, царей и дворцов [Graff, 2014, p. 266–267]. Иконография зависела от региональных особенностей и местных традиций, но наиболее распространены композиции предстояния у древа жизни (рис. 5, <em>2</em>–<em>4</em>) или антитетичные композиции (рис. 5, <em>6</em>–<em>7</em>), тоже являющиеся вариантом иконографической темы «предстояния», впоследствии вошедшей в репертуар искусства ионийских греков. Композиции из фризов шествующих животных, фантастических созданий, военных процессий издавна существовали в искусстве Древнего Востока. Ими украшены, например, урартские щиты и колчаны, финикийские парадные блюда и т.д. Известны были и композиции, сочетавшие в себе элементы процессии и обособленного изображения (рис. 5, <em>5</em>). В искусстве Греции изображения процессий появились уже в эпоху геометрического стиля [Boardman, 2011, p. 79] (рис. 6, <em>1 ,4</em>), широко распространились на ранних этапах эпохи ориентализирующего стиля (рис. 6, <em>2, 3,5,7</em>) и продолжали бытовать в более позднее время (рис. 6, <em>6,</em><em> </em><em>9</em>)⁸. Важно отметить, что, появившись в эпоху геометрического стиля, (рис. 6, <em>4</em>) фризы с изображением движущихся в противоположные стороны процессий бытовали лишь на протяжении ранних этапов ориентализирующего стиля (рис. 6, <em>3</em>). Позднее идея противонаправленного движения по каким-то причинам потеряла свою актуальность: распространились изображения процессий, движущихся в одном направлении (рис. 6, <em>7</em>).

Таким образом, предмет из Эрмитажа декорирован в соответствии с архаичным каноном построения композиции.

<h1 id="text_content_item_31" class="docx-publication-h1">Сфинксы: особенности внешности</h1>

Сфинксы эрмитажного сосуда изображены бородатыми (рис. 5, <em>1</em>), что отличает их от безбородых монстров большей части культур Древнего Востока: Египта, Финикии, Сирии, сиро-хеттских царств, Фригии и Урарту (рис. 5, <em>2</em>–<em>6</em>). Именно такие, безбородые изображения были заимствованы античной традицией еще в VIII в. до н. э. (рис. 6, <em>1</em>) и широко распространились в ней позднее (рис. 6, <em>9</em><em>).</em><em> </em>Важно отметить, что фантастические существа ассирийской и иранской традиции IX–VIII вв. до н. э.⁹ часто изображались с густой окладистой бородой (рис. 5, <em>7, 8</em>). Неестественно длинные подбородки фантастических существ, выгравированных на бронзовых ножах из музея в Карсе также, очевидно, передают остроконечные бороды (рис. 5, <em>9</em>) [Бессонова и др., 2018, c. 235]. Типично переднеазиатская зооморфная композиция появилась на паре кочевнических бронзовых ножей где-то около середины VII в. до н. э. в районе Армянского нагорья [Бессонова и др., 2018, с. 255–256].

<p>На ранних этапах эпохи ориентализирующего стиля в вазописи Аттики и Коринфа часто встречаются изображения бородатых фантастических существ (рис.&nbsp;6, <em>2, 5, 7, 8</em>), почти полностью исчезающие впоследствии. Изображения сфинксов на верхней части предмета из Эрмитажа имеют наибольшее сходство с изображениями на крышке хиосского сосуда из Навкратиса:<em> </em>заметно сходство в передаче крыльев, глаз, лап, хвостов (рис.&nbsp;6, <em>7;</em> 7,<em> 2)</em>. У сфинксов эрмитажного сосуда, так же как и у сфинксов на саркофаге из Клазомен в археологическом музее Измира, мелких перья плечевой части крыла переданы точечными углублениями (рис.&nbsp;7, <em>4</em>). У сфинксов на сосуде из Вани горизонтальными штрихами покрыто не только крыло, но и туловище&nbsp;– вероятно, они изображают шерсть (рис.&nbsp;7, <em>3</em>).</p>

Таким образом, изображение сфинксов с бородами на предмете из Эрмитажа имеет ряд архаичных признаков, в большей степени присущих позднему геометрического и раннему ориентализирующему стилям.

<h1 id="text_content_item_37" class="docx-publication-h1">Серебряный арибалл из Вани: поиск аналогий форме предмета из Эрмитажа</h1>

По форме, материалу и системе декора сосуду из Эрмитажа наиболее близок серебряный арибалл из городища Вани, обнаруженный в погребении 11 в 1969 г. (рис. 8, <em>2</em>). Дата погребения определена в рамках второй четверти V в. до н.э. [Лордкипанидзе, 1972, c. 275], «позднеархаический по стилю» арибалл – 500 г. до н.э. [Boardman, 2011, p. 25]). Так же, как и эрмитажный экземпляр, он имеет сферическое тулово, в средней части которого выгравирована процессия сфинксов, идущих вправо с поднятой вверх правой рукой (поднятая вверх конечность имеет вид человеческой руки с пальцами, что необычно для греческих изображений сфинкса). Сверху и снизу процессия ограничена длинными лепестками розеток и пальметками между ними. Предпринятый М.Ю. Трейстером анализ арибалла из Вани и похожих сосудов¹⁰ позволил ему прийти к выводу о сильном анатолийском влиянии, выразившемся в распространении форм сосудов с округлым дном и декоративных схем со сфинксами. Исследователь согласился с Дж. Бордманом, который подчеркивал анатолийско-греческий стиль ювелирных украшений и предметов торевтики из Вани, а также предполагал, что они могли быть изготовлены странствующими мастерами из Малой Азии [Treister, 2007, p. 101].

Кроме арибалла из Вани значительное сходство по форме с верхней частью предмета (сосудом) из Эрмитажа обнаруживают бронзовые сосуды со сферическим туловом, высокой горловиной и отогнутым венчиком из коллекции музея Метрополитен [Muscarella, 1988, cat. 348–350]. Два из них не орнаментированы, декор третьего расположен так же, как у эрмитажного сосуда, в самой широкой части тулова: процессия длиннохвостых петухов движется вправо, сверху и снизу фриз ограничен горизонтальными линиями (рис. 8, <em>4</em>). Фриз весьма близок изображению на подставке предмета из Эрмитажа (ср. рис. 8, <em>1</em>). Сосуды подобного типа происходят из раскопок в Иране, Месопотамии и на острове Самос. По мнению О. Мускареллы такие сосуды производились в Иране (Луристане или Эламе) в конце VIII–VII вв. до н.э. [Muscarella, 1988, p. 261].

Интересно, что петухи долгое время назывались в Греции «персидской птицей». В конце VIII в. до н. э. петухи и куры находят свой путь в греческое искусство, равно как и на сельские подворья Древней Греции [Boardman, 2011, p. 78]. Среди коринфских алабастров, датирующихся в рамках раннего коринфского периода (620–610 гг. до н. э.), значительно количество сосудов с изображением петухов. Считают, что столь частое повторение сюжета связано как с назначением алабастра (парфюмерный сосуд), так и с символикой образа самого петуха (атрибут Эрота, живая птица могла служить любовным подарком) [Букина и др., 2015, c. 58]. Изображения петухов были распространены в вазописи Восточной Греции периода архаики (рис. 6, <em>6). </em>Пожалуй, наибольшее сходство с изображениями петухов на подставке эрмитажного предмета (рис. 7, <em>5</em><em>)</em> имеют изображения на серебряных сосудах из Восточной Греции (рис. 7, <em>6, 8</em>). Геральдическая пара петухов на серебряном алабастроне из Ушака (Uşak), датирующегося VI в. до н. э., находится в верхнем фризе [Özgen, 1996, cat. 78]. Изображения имеют некое сходство в передаче коротких и маховых перьев крыла, но все же значительно отличаются (рис. 7, <em>6</em>).

Гораздо больше сходства изображения петухов на подставке эрмитажного предмета обнаруживают со скульптурным изображением, венчающим серебряную курильницу из Восточной Греции VI в. до н. э. У него, точно так же, как и у эрмитажных изображений, видна только одна нога, заостренное и опущенное вниз крыло, свисающий вниз хвост (рис. 7, <em>8</em>). Сама курильница состоит из двух частей: ребристого конуса с отверстиями и высокой полой конической подставки с остатками цепочки для подвешивания (рис. 8, <em>5</em>). Форма этого сугубо малоазийского культового предмета, неизвестного на территории Греции, ассоциируется с формой бронзовых котлов на подставках в виде конуса, часто декорированных изображениями фантастических существ (рис. 8, <em>7</em>). Такие котлы с атташами в виде в виде протом сфинксов, сирен или быков, с подставками в виде конусов или треножников, были среди даров, посвященных малоазийскими властителями в греческие святилища в Дельфах, Олимпии, на Самосе. Значительное количество подобных котлов разного размера было обнаружено в царских фригийских гробницах Гордиона. Так, например, в тумулусе ММ были найдены маленькие котлы (диаметр по венчику 15–17 см), парами подвешенные за ручки к стенке сруба [Young, 1981, p. 110] (рис. 8, <em>6</em>). Малоазийские котлы с литыми атташами дополнительно украшались в Греции коваными скульптурными изображениями грифонов [Воаrdman, 2011, p. 67], образующими своего рода фриз в верхней части котла (рис. 8, <em>7</em>) В Ионии, Этрурии и на Крите сферические сосуды на подставке делали из глины [Воаrdman, 2011, fig. 30], (рис. 8, <em>3</em>). Все эти предметы, кроме двухчастной конструкции объединяет еще и система декора, в которой присутствуют либо сфинксы, либо петухи, либо те и другие вместе.

<h1 id="text_content_item_43" class="docx-publication-h1">Назначение предмета из Эрмитажа, его название и дата</h1>

Таким образом, сферический сосуд с подставкой из Эрмитажа органично вписывается в ряд металлических сосудов, в начале которого, вероятно, сосуды иранского и фригийского производства (рис. 8, <em>4</em><em>, 6</em>), а в конце – курильница с лидийской надписью и арибалл из Вани (рис. 8, <em>2</em>, <em>5</em>). Как установлено Дж. Бордманом и М.Ю. Трейстером, форма и декор в виде сфинксов свидетельствуют в пользу производства подобных сосудов в малоазийском регионе. Двучастный предмет из Эрмитажа больше всего напоминает миниатюрный котел на подставке, подобный тем, что обнаружены в святилищах Греции. Можно предположить, что он и был моделью большого котла, которую посвятили в какой-либо храм и в таком случае, можно назвать предмет <em>моделью котла</em><em>.</em>

Точное определение даты модели котла невозможно без проведения технологической экспертизы и является задачей будущих исследований. Предварительно, учитывая архаичные признаки изображений на модели котла, восходящие к традициям эпохи раннего ориентализирующего стиля, можно предположить, что он был создан значительно раньше арибалла из Вани и курильницы из музея Метрополитен, датирующихся VI – первой четвертью V в. до н.э. Вероятно, следует датировать этот предмет концом VII – началом VI в. до н.э.

Отвечая на вопрос о причинах появления модели котла с изображениями на антикварном рынке Майкопа, можно предположить, что он происходит из какого-то разрушенного неподалеку погребения архаического скифского времени и вполне может претендовать на роль предмета, ставшего частью военной добычи при разграблении храмов во время переднеазиатских походов.

<strong>Подписи</strong><strong> </strong><strong>к</strong><strong> </strong><strong>иллюстрациям</strong> <em>Рис. </em><em>1</em>. Предметы малоазийского производства из скифских курганов. 1 – Келермес, курган 3/Ш [Алексеев, 2012, c. 102;] 2 – Келермес, курган 3 или 4/Ш [Алексеев, 2012, c. 108]; 3 – Келермес, курган 1/Ш [Алексеев, 2012, c. 92; 4 – Келермес, курган 3/Ш ГЭ (внести в список сокращений?)<em>”</em><em>Это аббревиатура Государственного Эрмитажа. Либо везде полностью писать, либо и правда в список сокращений.</em> [фото Т. В. Рябковой]; 5 – Келермес, курган 3/Ш [Галанина, 1997, taf. 37]; 6 – Мельгуновский курган [Алексеев, 2012, c. 114]; 7 – Костромской (1-й Разменный) курган [Алексеев, 2012, с. 64]<em> Масштаб изображений произвольный</em> <em>Fig</em><em> </em><em>1</em>. Items of Asia Minor production from Scythian mound. Kelermes, mound 3Shc [Alekseev, 2012, p. 102;] 2 – Kelermes, mound 3 or 4/W [Alekseev, 2012, p. 108]; 3 – Kelermes, mound 1/W [Alekseev, 2012, p. 92; 4 – Kelermes, mound 3/W [photo by T.V. Ryabkova]; 5 – Kelermes, mound 3/W [Galanina, 1997, taf. 37]; 6 – Melgunovsky mound [Alekseev, 2012, p. 114]; 7 – Kostromskoy (1 Razmenny) mound [Alekseev, 2012, p. 64].

<em>Рис. 2.</em> Фрагменты чернолощеной керамики. Келермес, курган 1/В. ГЭ, инв. № 2727/1. [Фото Т.В. Рябковой]. <em>Fig. 2.</em> Fragments of black-flattened ceramics. Kelermes, mound 1/V. The State Hermitage Museum, inv. nr. 2727/1 [photo by T. V. Ryabkova].

<em>Рис. 3</em>. Сосуды с вдавлением под крышку на венчике. 1 – Келермес, курган 1/В. ГЭ, инв. № 2737/1; 2 – Уллубаганалы 2, нижний слой [Козенкова, 1989, табл. XVI,26]; 3 – Гордион [Sams, 1994, Color Plate I, 227]; 4 – Гордион, тумулус W [Young, 1981, fig. 127, A]; 5, 6 – Гордион, Terrace Fill [Sams, 1994, fig. 54, 338, 341]; 7–11 – Фригия, регион Кызылырмак [Tuba Ökse, 2019, fig. 4].<em>Это турецкая фамилия в два слова, насколько мне удалось понять. См</em><em>. </em><em>выше</em><em>.</em><em> </em> Fig. 3. Vessels with a recess for the lid on the rim. 1 – Kelermes, mound 1/V. The State Hermitage Museum, inv. nr. 2727/1 [photo by T.V. Ryabkova]; 2 – Ullubaganaly 2, the lower layer [Kozenkova, 1989, Table XVI, 26]; 3 – Gordion [Sams 1994, Color Plate I, 227]; 4 – Gordion, tumulus W [Young, 1981, fig. 127, A]; 5, 6 – Gordion, Terrace Fill [Sams, 1994, fig. 54, 338, 341]; 7–11 – Phrygia, Kyzyl-Irmak region [Tuba Ökse 2019, fig. 4]. <em>Рис.</em><em> </em><em>4</em><em>.</em> Серебряный сосуд с подставкой из покупки в Майкопе. ГЭ, инв. № 2511/11. 1–3, 7 – фото до реконструкции, графическая реконструкция и прорисовка А. Макаренко [Смирнов, 1909, табл. CXIX, 303]; 4, 6 – верхняя часть – округлодонный сосуд с фризом сфинксов; 5 – нижняя часть – подставка с фризом петухов; 8, 10 – развертки изображений нижней и верхней частей. [Фото и прорисовки Т.В. Рябковой]. <em>Fig. </em><em>4. </em>A silver vessel with a stand. Purchase in Maykop. The State Hermitage Museum, inv. nr. 2727/1. 1–3, 7 – photos before reconstruction, graphic reconstruction and drawing by A. Makarenko [Smirnov, 1909, Table CXIX, 303]; 4, 6 – the upper part is a rounded-bottomed vessel with a frieze of sphinxes; 5 – the lower part is a stand with a frieze of roosters; 8, 10 – drawings of images of the lower and upper parts. [Photos and drawings by T.V. Ryabkova]. <em>Рис</em><em>. </em><em>5.</em> Сфинксы в искусстве Древнего Востока и Малой Азии. 1 – фриз верхней части предмета. ГЭ, инв. № 2511/11 [прорисовка Т.В. Рябковой]; 2 – сиро-финикийская резная панель [Hermann, 2017, fig. 157]; 3, 4 – пиксиды, Северная Сирия: [Hermann, 2017, fig. 235; Winter, 1984, pl. XLIX, d]; 5 – прорисовка изображения на сосуде, Гордион, тумулус P [Young, 1981, fig. 19]; 6 – декор сосуда, Урарту [Vanden Berghe, De Meyer, 1982, cat. 78]; 7 – декор сосуда, Ассирия, прорисовка [Muscarella, 1988, fig. 23]; 8 – удила с псалиями, Хамадан [Maxboubian, 1997, саt. 76]; 9 – культовые ножи из музея в г. Карс [Бессонова и др., 2018, рис. 6]. <em>Масштаб</em><em> </em><em>изображений</em><em> </em><em>произвольный</em><em>.</em> <em>F</em><em>ig. </em><em>5.</em> Sphinxes in the art of the Ancient Near East and Asia Minor. 1 – frieze of the upper part of the object from The State Hermitage Museum , inv. nr. 2511/11 [drawing by T.V. Ryabkova]; 2 – Syro-Phoenician carved panel [Hermann, 2017, fig. 157]; 3, 4 – pyxids, Northern Syria: [Hermann, 2017, fig. 235; Winter, 1984, pl. XLIX, d]; 5 – drawing an image on a vessel, Gordion, tumulus P [Young, 1981, fig. 19]; 6 – vessel’s decor, Urartu [Vanden Berghe, De Meyer, 1982, cat. 78]; 7 – vessel’s decor, Assyria, drawing [Muscarella, 1988, fig. 23]; 8 – bit and cheekpieses, Hamadan [Maxboubian, 1997, sat. 76]; 9 – cult knives from the museum in Kars [Bessonova et al., 2018, fig. 6]. (The scale of the images is arbitrary). <em>Рис</em><em>. 6.</em> Сфинксы и фризы в художественной традиции Эллады. 1 – Бронзовый колчан из Фортеццы [Boardman, 2001, fig. 24]; 2 – арибалл, Коринф [Boardman, 1998, cat. 175]; 3, 5 – роспись сосудов, Аттика [Boardman, 1998, сat. 190, 195]; 4 – фрагмент росписи кратера, Беотия [Букина, 2005, рис. на с. 20]; 6 – гидрия, Клазомены [Boardman, 1998, cat. 345]; 7 – крышка сосуда, Хиос [Boardman, 1998, сat. 315]; 8 – фрагмент росписи алабастра, Коринф [Букина, 2015, кат. 39]; 9 – декор глиняной подставки под сосуд, Клазомены: [Сevizoğlu, 2018, fig. 3].<em> </em><em>Масштаб</em><em> </em><em>изображений</em><em> </em><em>произвольный</em><em>.</em> <em>F</em><em>ig. </em><em>6</em>. Sphinxes and friezes in the Early Greek Vase Painting. 1 – A bronze quiver from Fortezza [Boardman, 2001, fig. 24]; 2 – ariball, Corinth [Boardman, 1998, cat. 175]; 3, 5 – painting of vessels, Attica [Boardman, 1998, sat. 190, 195]; 4 – fragment of painting of the crater, Boeotia [Bukina, 2005, fig. on p. 20]; 6 – hydria, Clazomena [Boardman, 1998, cat. 345]; 7 – vessel’s lid, Chios [Boardman, 1998, cat. 315]; 8 – fragment of alabaster painting, Corinth [Bukina, 2015, cat. 39]; 9 – decor of a clay stand for a vessel, Clazomena: [Cevizoğlu, 2018, fig. 3]. (The scale of the images is arbitrary). <em>Рис. </em><em>7.</em> Изображения сфинксов и петухов в вазописи и металлопластике Восточной Греции . 1 – фриз верхней части предмета. ГЭ, инв. № 2511/11 [прорисовка Т.В. Рябковой]; 2 – крышка сосуда, Хиос (фрагмент) [Boardman, 1998, сat. 315]; 3 – фрагмент декора арибалла из Вани, погребение 11 (1969 г.) [Boardman, 2011, fig. 294]; 4 – фрагмент росписи саркофага, Клазомены [Археологический музей Измира, фото Т.В. Рябковой]; 5 – фриз нижней части предмета. ГЭ, инв. № 2511/12 [прорисовка Т.В. Рябковой]; 6 – декор верхней части алабастрона из Uşak [Özgen, 1996, cat. 78]; 7 – прорисовка изображения на бронзовом сосуде, Иран(?) [Muscarella, 1988, cat. 350]; 8 – петушок, верхняя часть курильницы, Восточная Греция [The Metropolitan Museum of Art, 1987, cat. 28]. <em>Масштаб</em><em> </em><em>изображений</em><em> </em><em>произвольный</em><em>.</em> <em>Fig. </em><em>7.</em> Images of sphinxes and roosters in East Greek vase painting and toreutics. 1 – frieze of the upper part of the object from The State Hermitage Museum, inv. nr. 2511/11 [drawing by T.V. Ryabkova]; 2 – lid of the vessel, Chios (fragment) [Boardman, 1998, sat. 315]; 3 – a fragment of the decoration of ariballos from Vani, burial 11 (1969) [Boardman, 2011, fig. 294]; 4 – a fragment of the painting of the Clazomenian sarcophagus, [Izmir Archaeological Museum, photo by T.V. Ryabkova]; 5 – frieze of the lower part of the object from The State Hermitage Museum, inv. nr. 2511/11 [drawing by T.V.Ryabkova]; 6 – decoration of the upper part of alabastron from Uşak [Özgen, 1996, cat.78]; 7 – drawing an image on a bronze vessel, Iran(?) [Muscarella, 1988, cat. 350]; 8 – cock, upper part of the incense Burner, East Greek [The Metropolitan Museum of Art, 1987, сat. 28]. The scale of the images is arbitrary. <em>Рис</em><em>. </em><em>8.</em> Культовые сосуды Закавказья, Ирана, Малой Азии и Пелопоннеса. 1 – предмет ГЭ, инв. № 2511/11 [прорисовка Т.В. Рябковой]; 2 – арибалл, Вани, погребение 11(1969 г.) [Лордкипанидзе, 1972, с. 210]; 3 – керамический котел и подставка, Этрурия, некрополь Пиззо Пиеде [Assyria to Iberia, 2015, fig. 4, 15]; 4 – бронзовый сосуд, Иран(?) [Muscarella, 1988, cat. 350]; 5 – серебряная курильница, Восточная Греция [The Metropolitan Museum of Art, 1987, cat. 28]; 6 – маленький котел с круглыми ручками, Гордион, тумулус ММ [Young, 1981, pl. 58 H]; 7 – реконструкция бронзового котла из Олимпии [Boardman, 2011, p. fig.46]. Page или Plate? Fig. 8. Cult vessels of Transcaucasia, Iran, Asia Minor and Peloponnese. 1 – object from The State Hermitage Museum, inv. nr. 2511/11 [drawing by T.V. Ryabkova]; 2 – ariball, Vani, burial 11 (1969) [Lordkipanidze, 1972, p. 210]; 3 – ceramic cauldron and stand, Etruria, Pizzo Piede necropolis [Assyria to Iberia, 2015, fig. 4, <em>15</em>]; 4 – bronze vessel, Iran (?) [Muscarella, 1988, cat. 350]; 5 – East Greek silver censer, [The Metropolitan Museum of Art, 1987, cat. 28]; 6 – small cauldron with round handles, Gordion, tumulus MM [Young, 1981, pl. 58 H]; 7 – reconstruction of a bronze cauldron from Olympia [Boardman, 2011, p. fig.46].