<h1 class="docx-publication-h1">In memoriam.</h1> <h1 class="docx-publication-h1">МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ РОЩИН</h1> <h1 class="docx-publication-h1">(1952 — 2021)</h1>

16 апреля 2021 г. в Москве от сердечного приступа скоропостижно скончался Михаил Юрьевич Рощин, историк-арабист и кавказовед. Его отличали жизнелюбие, немалая эрудиция и широта научных интересов: от арабистики и новой истории Ближнего Востока до исламоведения и политологии на постсоветском Кавказе, в Поволжье, Крыму и Центральной Азии. Он изучал суфиев, мусульманских радикалов-<em>салафитов</em>, квакеров, старообрядцев и многое другое. Михаил Юрьевич не был кабинетным ученым. Он много и часто ездил, был настоящим полевым исследователем с богатым, более чем тридцатилетним стажем. Знавшие Михаила Юрьевича запомнили его как отзывчивого человека с множеством друзей, противника насилия, всегда готового к ученой беседе, для которого не имели значения политические границы, чины и звания.

Рощин родился в Москве 14 сентября 1952 г. Он поступил в Институт стран Азии и Африки (ИСАА) Московского университета, который окончил в 1974 г. как специалист по истории арабских стран. Еще два года, до 1976 г. он работал военным переводчиком в Ираке. Вместе с известным арабистом А.В. Малашенко с августа 1979 по март 1980 г. Рощин был переводчиком-консультантом в экспедиции Института физики Земли АН СССР в Ливии, исколесив при этом всю страну. Вся его научная карьера связана с Институтом востоковедения, в аспирантуру которого он поступил по возвращении из Ирака. В 1980 г. он защитил под руководством Р.Г. Ланды диссертацию «Роль традиционных и современных факторов в формировании социальной ориентации арабской молодежи в 1950–70-е гг. (на примере Ливана, Сирии, Ирака, Египта и Палестины)». До 1988 г. он работал в Отделе арабских стран, затем в Отделе сравнительно-теоретических исследований, с 2009 г. в Отделе (с 2010 г. – Центре) изучения Центральной Азии, Кавказа и Урало-Поволжья.

Арабистика до конца оставалась одним из его основных научных интересов. В 2003–2017 гг. он ежегодно читал лекции по арабской истории, географии и литературе на кафедре Истории и географии Московского государственного лингвистического университета, профессором которого работал по совместительству. Еще в 2001–2021 гг. Рощин пишет множество небольших статей по арабистике и исламоведению в Православную и Большую российскую энциклопедии. Но уже в 1990-е гг. география и тематика его исследований резко меняется. Из малоизвестного арабиста он превратился в популярного эксперта по постсоветским обществам, к голосу которого стали прислушиваться в России и за рубежом. Характерно, что подобная метаморфоза тогда же произошла с некоторыми другими востоковедами, включая А.В. Малашенко, ставшего признанным политологом, специалистом по исламу в России. Рощин начинает заниматься этнорелигиозной проблематикой, преимущественно на Северном Кавказе.

Первым шагом на этом пути было участие в междисциплинарном институтском проекте Т.Ф. Сиверцевой «Портрет восточного села» (1991–1997). Рощин был одним из его инициаторов и главных исполнителей. Именно он предложил выбранные в итоге два горных селения на северо-западе и юге Дагестана, подобрал основных респондентов, привлек к обработке данных экспедиций крупного лингвиста М.Е. Алексеева, руководил второй экспедицией сентября-октября 1992 г. в Хуштада и одной из экспедиций в с. Шиназ и Рутул. Он был одним из составителей и главных авторов коллективной монографии «Дагестан: село Хуштада» (1995), писал в книгу «Дагестанское село: вопросы идентичности (на примере рутульцев)» (1997). В работах 1990-х – 2020-х гг. он тяготеет к персональной истории, удачно сочетая ее со сравнительно-историческим подходом к российскому и зарубежному мусульманскому Востока. Наиболее оригинальны его находки на материалах Кавказа. К числу наиболее ярких из них можно отнести публикацию частного архива адатных соглашений-иттифак в Цумадинском районе; реконструкцию возвращения в постсоветский Дагестан из Турции суфиев ветви Накшбандийа-Халидийа, исламского дискурса дагестанских реформаторов-<em>джидидов</em> на примере Али Каяева, параллелей между деятелями национального сопротивления на Кавказе и Ближнем Востоке.

За этим проектом последовало множество других, посвященных религиоведению, социальной антропологии и политологии локальных мусульманских (но не только) сообществ с советским и колониальным прошлым. Рощин проводил полевые исследования на Северном Кавказе и в Закавказье, в 2000–2020-е гг. выезжал в Центральную Азию (на Памир), Крым и Донбасс. Он не получил специального этнологического образования, но в «поле» обучился всему. Его дар этнографического «поля» ценили «полевики»-профессионалы, в частности, известный дагестанский этнограф М.А. Агларов, с которым Рощина связывала давняя дружба, и бывшие респонденты.

Общественный темперамент и широта научных интересов Рощина нередко выводили его за пределы кавказоведения и ориенталистики. Еще в начале 1980-х гг., если не раньше, он увлекся старообрядчеством и даже крестился вместе с женой в старообрядческой церкви. С этим связан цикл его работ 1990-х гг. о старообрядцах, среди которых выделяются выполненные в продолжение концепции Макса Вебера о протестантской этике исследования морали труда в предпринимательстве у старообрядцев. Наряду со старообрядчеством еще одним научным «полем» и частью жизни Рощина в 1990-е – 2000-е гг. были квакеры. Он ездил на международные квакерские собрания, отправлял своих детей в квакерские лагеря, участвовал в целом ряде их научных и общественных проектов, в частности подготовке к изданию Хрестоматии отрывков из классической европейской беллетристике в переводе на чеченский язык.

С конца перестройки Рощин много занимался общественной деятельностью. В 1991–1992 гг., он побывал депутатом Севастопольского райисполкома Москвы. После окончания первой российско-чеченской войны отправился наблюдателем за выборами президента Чечни в Грозный. Поздней осенью 1999 г. вместе с правозащитником В.А. Попковым объявил голодовку в знак протеста против начала второй российско-чеченской компании. Как человек он был очень разный. Но очень миролюбивый, скорее даже бесконфликтный. Удивительнее всего, что в последние годы он посвятил себя конфликтологии (религиозной, этнической, политической). В конце первой российско-чеченской войны он интервьюировал Шамиля Басаева в Чечне, а с весны 2014 г. начал ежегодно ездить в Донбасс на границе Украины, где бушевала гражданская война.

Последние его поездки, в Донецк и Нагорный Карабах весной и осенью 2020 г., говорят сами за себя. Как старообрядец Михаил Юрьевич осуждал всякое насилие, возможно, отсюда его стремление быть там, где он может хоть чем-то, хоть как-нибудь – противостоять насилию, которое так процвело в последние десятилетия на постсоветском пространстве. Возможно, это кредо заставило его в сентябре 2020 г. отправиться в разгар 44-дневной войны в Нагорный Карабах, где под бомбежками он провел три недели. Смерть настигла его посреди множества творческих замыслов. Он не успел закончить статью о неосуфизме у дагестанских мусульман и книгу «Ислам на Северном Кавказе в постсоветский период». Планировал экспедиции в Донецк и Махачкалу весной-осенью 2021 г. Зная жизнелюбие и энергичность Михаила Юрьевича, не верится, что его больше нет среди живых. Всем нам его будет очень недоставать.